Однако, пусть афиняне плохо понимали мотивы и идеалы сверхдержавы, которая им угрожала, персы, в свою очередь, пребывали в роковом неведении относительно сути демократии. Для стратегов, которым поручили подавить восстание ионийских городов, в новой форме правления не было ничего особенного; им казалось, что она разве что усилила фракционные настроения, которые существенно облегчили покорение яуна. В 494 г. до н. э., в решающем столкновении у крошечного островка Ладе, персидские шпионы и имперские навархи, персидские взятки и боевые корабли, что называется, на пару обеспечили окончательное поражение ионийских повстанцев. Четыре года спустя подготовка к экспедиции против Афин началась на основе того же исходного допущения: что соперничающие группировки вражеских городов в конечном счете обрекут афинян на гибель. Отнюдь не совпадением объясняется, например, что Датис, командир персидского экспедиционного корпуса, был ветераном Ионийской кампании; такой полководец понимал, как думают и действуют яуна, и даже мог произнести несколько слов на греческом. Кроме того, в состав отряда включили Гиппия, свергнутого Писистратида, который не уставал заверять Датиса в радушном приеме афинян; эта кандидатура как нельзя лучше отражала одержимость персов поисками коллаборационистов среди «туземной» элиты. Но на сей раз, как показали последующие события, они фатальным образом просчитались. Их разведывательные данные были не то чтобы бесполезными, они попросту устарели.
Афинское войско, вышедшее навстречу персам на равнину Марафон, заблокировало дорогу, что вела к городу (примерно в двадцати милях к югу) – и не разбежалось, как флот ионийских повстанцев при Ладе. Да, по Афинам уже давно бродили пугающие слухи о «пятой колонне» и горожанах, подкупленных золотом Великого царя, но именно осведомленность афинян о возможных опасностях побудила их выйти из-за городских стен на открытое место. При осаде, в конце концов, изменники наверняка бы изыскали способ открыть ворота врагу, а вот на поле брани греческий стиль боя, когда воины двигались бок о бок сомкнутым строем, означал, что все либо сражаются воедино, либо погибают вместе, и всякий, кто хочет жить, даже потенциальный предатель, не имел иного выбора, кроме как взять копье и щит и биться за общую победу. Короче говоря, боевой порядок греков при Марафоне было не подкупить. Надо отдать должное Датису, который в итоге это признал, но все же он не отказался от убеждения, что у каждого греческого полиса есть своя цена. Выждав несколько дней, он решил покончить с помехой на своем пути. Разделив войско, он отправил значительные силы, в том числе, почти наверняка, конницу – вдоль побережья Аттики, чтобы попробовать напугать афинян угрозой десанта в гавани их города. Но именно этот маневр подарил афинянам шанс на победу. Вопреки всем ожиданиям, двинувшись на врага, которого по всей ойкумене признавали непобедимым, пересекая равнину, которая для многих афинян должна была оказаться гибельной, они напали на войско, с каким прежде ни одна греческая армия не отваживалась сходиться в открытом бою. Наградой за их мужество стала славная, обретшая бессмертие в веках победа. По-прежнему опасаясь предательства, измученные и покрытые кровью с головы до ног победители не тратили времени на наслаждение триумфом. Вместо этого, в разгар жаркого дня, они поспешили обратно в Афины, «со всех ног», как уточняет Геродот[16]. Они подоспели в самый подходящий момент, поскольку вскоре после их прибытия появились и персидские корабли, двинувшиеся в сторону порта. Несколько часов эти корабли стояли на якорях у входа в гавань, а с заходом солнца вдруг подняли якоря, развернулись и уплыли прочь. Угроза вторжения миновала – во всяком случае, на этот раз.
Конечно, нет никаких сомнений: Афины на равнине Марафон спасло, в первую очередь, упорство горожан, не просто мужество, но и рвение, с каким они обрушились на врага, удар тяжелых копий и щитов по противнику, облаченному, самое большее, в стеганые куртки и вооруженному, в большинстве своем, лишь луками и пращами. И все же в тот роковой день при Марафоне сошлись не только плоть и металл: Марафон также оказался «испытанием стереотипов», которых обе стороны придерживались в отношении друг друга. Афиняне, отказавшись играть роль, назначенную им персидскими «манипуляторами», должным образом убедили себя раз и навсегда, что ключевые понятия демократии – братство, равенство, свобода – могут на деле оказаться чем-то большим, нежели просто словами. Одновременно сверхдержава, столь долго мнившаяся непобедимой, выставила себя колоссом на глиняных ногах. Персов, как выяснилось, все-таки можно одолеть. «Варвары» – так называли их ионийцы, то есть люди, язык которых воспринимался как тарабарщина, неразборчивое «ба-ба-ба»; и после Марафона это обозначение подхватили и афиняне. Это слово идеально передавало их страх перед силой, которой они были вынуждены противостоять в день своей грандиозной победы: иноземцы, бурлящие бесчисленные орды, явившиеся, чтобы погубить Аттику. Вдобавок слово «варвары», в итоге боя, получило и уничижительный оттенок с намеком на насмешку. Уверенность в себе, в целом, позволила Афинам встать вровень со сверхдержавой.