Автобиографическая записка[1]
Видел я эту статыо и в самом «Амуре», и видел, что в ней есть ошибки (впрочем, главную из них я относил к недосмотру типографии). Но я оставил это без всяких последствий, полагая, что статья эта умрет вместе с газетою. Но вышло не так. И потому теперь с моей стороны было бы даже непростительно не указать на эти ошибки.
1) В метрических книгах, хранящихся в Иркутской духовной консистории, точно, написано, что я родился 11 сентября (1797 г.). Но мне покойная мать моя сказывала, что я родился в день Адриана и Наталии, т. е. 26 августа; а этот день она очень хорошо помнила по некоторому достопримечательному в то время в нашем селе обстоятельству. Доказательством тому может быть и то, что день именин моих был 2-го сентября, т. е. в 8-й день по рождении. А в старину многие, держась буквы Требника, так давали имела. Отец мой помер не в апреле, а в августе: это уже сам помню, — по времени созревания овощей. Но не на эти ошибки я хочу указать. Для одного этого не стоило бы и пера в руки брать. Кому, кроме моих родных, какая надобность знать — в тот или другой день я родился, в том или другом месяце помер отец мой?
2) Но далее говорится, что я четырех лет на пятом читал уже Апостол за литургиею. Это слишком много сказано! Этого пропустить уже нельзя, иначе это может подать иным повод думать обо мне что-нибудь необычайное, или приравнивать меня, Бог знает, к кому! Нет, это было далеко не так. Четырех лет на пятом я лишь начал учиться грамоте и не у кого-либо другого, а у своего отца, который, будучи долго болен, почти всегда лежал в постели. Апостол же я читал не в Пасху, а в Рождество Христово. Я это очень хорошо помню; и это было уже тогда, когда я учился у дяди своего, т. е. после смерти отца моего (в 1803 г.). Следовательно, я читал Апостол, когда был шести лет на седьмом, если только не на восьмом.
Этим и можно было бы кончить эту статейку, потому что дальнейшие неточности очень неважны. Но быть может, что мне не удастся уже, или не будет случая, сказать кое-что о себе[2]. И потому я пройду всю статью, напечатанную в Духовной Беседе, поправляя оную, где нужно, и дополню ее некоторыми сведениями — в славу Божию. Пусть мой пример будет новым доказательством той истины, что от Господа исправляются человеку пути его и что все мы, служители церкви Его, ничто иное, как орудие в руках Его. Ему угодно было назначить мне поприще служения в Америке — и это исполнилось, несмотря даже на противление воли моей.
3) В семинарию я поступил уже девяти с половиною лет и после нескольких попыток матери моей определить меня на место отца моего пономарем. Попытки эти были напрасны, несмотря даже и на то, что мать моя оставалась в беспомощном положении с тремя детьми, кроме меня. Попытка в том же роде сделана была еще чрез два или три года после поступления моего в семинарию, но тоже напрасно. И это, конечно, потому, что мне суждено служить не на месте моей родины, а в Америке.
4) Сам автор статьи по случаю которой я пишу это, скажет, что ему не с кем другим, а со мною пришлось бы ехать в академию, если бы я уже не был женат в то время, когда пришло распоряжение прислать из Иркутской семинарии двух учеников; и тем более, что сам ректор наш имел меня в виду на этот случай, как он это высказал мне после. А почему он не остановил моей женитьбы, то причиною этого был весьма редкий и даже необыкновенный случай, а именно: река Ангара, отделяющая семинарию от монастыря (где жил наш ректор, и откуда он во все учебные дни приезжал в семинарию на целый день) в тот год (1817), при вскрытии своем, на многие дни прекратила всякое сообщение монастыря с городом. Лед на ней сначала прошел было почти совсем, а потом опять остановился на несколько дней и так плотно, что известный тогда в Иркутске монастырский послушник Иванушко перешел чрез него с одного берега на другой. А в это время мне пришла мысль жениться, и я успел подать просьбу, без позволения отца ректора получить вид на женитьбу, и даже начать сватовство. Не будь этого случая — тогда, конечно, ректор не позволил бы подавать мне просьбы о женитьбе. И тогда мне пришлось бы ехать в академию, а не в Америку.
5) Но виднее всего оказалась воля Божия о мне при перемещении моем из Иркутска в Уналашку, т. е. в Америку. Во диакона я рукоположен 13 мая 1817 г., во священника 18 мая 1821 г. к той самой церкви, как говорит автор, и где я служил до самой отправки моей в Америку. И точно, тот выходец (из Уналашки), о котором он упоминает, был видимою причиною того, что я уехал в Америку. Но не рассказы его мне лично пленили меня. Это было иначе — или, пожалуй, так, да не так.
Выходец этот (некто Иван Крюков, живший с Алеутами 40 лет), по приезде своем в Иркутск, остановился в нашем приходе, где и проживал с ноября почти до половины февраля. Я был духовным отцом его и всего его семейства и потому я был с ним довольно коротко знаком. И точно, чего-чего не рассказывал он мне и об Америке вообще, и об Алеутах в особенности, и чем-чем он не убеждал меня ехать в Уналашку; но я был глух ко всем его рассказам, и никакие убеждения его меня не трогали. Да и в самом деле, мог ли я, или был ли мне какой расчет, судя по-человечески, ехать Бог знает куда, — когда я был в одном из лучших приходов в городе, в почете и даже любви у своих прихожан, в виду и на счету у своего начальства, имел уже собственный свой дом, получал доходу более, чем тот оклад, который назначался в Уналашке?
1
Так озаглавили мы поправки, написанные митрополитом Иннокентием (тогда еще архиепископом) в 186З году, по поводу напечатанной протоиереем Громовым статьи, касающейся биографии Владыки.
2
Была у меня давно еще написана статья о моем детстве, воспитании и о путешествии из Иркутска в Америку; но она погибла в пожаре в 1858 году.