В заключение нельзя не отметить стихотворения «Свиданье» — памяти Д.С. Мережковского и З.Н. Гиппиус. Это лучшее, что когда-либо о них сказано.
Ник. Андреев. Открытие поэта[682]
Владимир Злобин. После ее смерти. Стихи. Изд-во «Рифма», Париж, 1951
Имя В.А. Злобина в представлении читателей неразрывно связано с тем направлением русской мысли и слова, которое возглавлялось Д.С. Мережковским и З.Н. Гиппиус, к ним обычно присоединялось имя Д.В. Философова: богоискатели, утонченнейшие мастера и ценители «тайновидящего слова»; в плане общественном — пламенные отрицатели «грядущего хама», затем — большевизма. В.А. Злобин был в свое время редактором «толстого», но кратковременного парижского журнала «Новый корабль», был представителем в Париже варшавского еженедельника «активного направления» «Меч»; стихотворения его печатались за границей не часто.
После последней войны преимущественно «Новый журнал» стал помещать его поэтические произведения, возбудившие внимание своей эмоциональностью и чистотою отделки, — «петербургская школа стиха», по мнению ценителей. Но еще в 1951 году, оказывается, вышел сборник его стихов «После ее смерти». И таковы ненормальные условия эмигрантского книжного рынка, что только в конце 1953 года эта книжка попала на глаза пишущему эти строки.
Надо сказать откровенно: для читателя произошло подлинное открытие поэта. Уточним понятие. Есть немало умелых техников стиха (без техники, конечно, не существует стихов как субъекта литературы). Их произведения часто производят впечатление «в розницу», взятые сами по себе, но нередко, соединенные под обложкой сборника, они обнаруживают «поэтическое худосочие» автора, неоправданность его пристрастий, повторения, скудость словаря, ограниченность технических приемов и главное — отсутствие единого поэтического мировоззрения.
Сборник Злобина — во всем противоположен подобным «поэтическим техноидам». Он создан единым дыханием поэта, для которого — при всем разнообразии отдельных частных направленностей — есть главнейшая из главных тем: попытка преодолеть раздвоенность, которая возникла как следствие взмаха «двуострого меча» ангела, присланного «восстановить образ искаженный», ибо нужно не искаженное, а истинное единство «плоти» и «духа». Теме описания «раздвоенности» отдан ряд стихотворений — пожалуй, они наименее индивидуальны.
Любопытно, что Злобин совершенно не боится идти путем классических образцов, беря центральные образы даже у Пушкина и у Лермонтова, но каждый раз он производит освоение темы и образа, потому что умеет «остранить» и привычный образ и, казалось бы, в вариант старой темы внезапно ввести то словечко, ту «изюминку», которые полностью делают злобинским — и тему и все его поэтическое хозяйство. Таковы и начальные «Три ангела предстали…»:
Но кроме иронии у Злобина есть всегда мысль: он — по— видимому — чужд «глуповатой поэзии», «разрешенной» Пушкиным: недаром он из «племени Мережковского — Гиппиус». И эта мысль ценна, ибо в точном, ясном, внешне непритязательном, но таком ладном, весомом стихе она и одухотворяет его строфы, которые приобретают значительность своей небанальной мудростью. Таковы «Зеркала», «Душа моя, иль ты забыла», «Ее голос», замечательное «Где нет воды, прохлады, сырости», блестяще «сделанный» «Маятник» и особенно тончайшее «Почти не касаясь земли», где поистине ошеломительна в простоте и свежести мысли строка — «Но сердце не хочет ответа». Мысль переполняет страницы сборника, она пугает:
(«Плоскодонные» — очень хорошая и, кажется, совершенно новая словесная находка.) Но мысль ни на мгновение не устраняет легкости стиха и эмоциональной непосредственности. В стихотворении памяти Мережковских — «Свиданье» — все строфы получают звучание благодаря последнему эпитету «райский» (вот подлинная «магия» поэта):
В мастерских «Акробатах»:
В «Дружноселье» — «загорелые руки твои», «земляника спелая», «луна медовая» — придают ту лирическую непосредственность, которая затрагивает читательское восприятие, так же как строка из «В первый раз» — «На древний Псков сходящая весна».
Несмотря и на «томленье сонное», зовимое любовью, и догадку — «Ты на проклятом месте», у Злобина есть оптимистическая нота надежды, когда:
К сожалению, надо признать, что стихотворение «Чудовище» остается непонятным и как бы выпадающим из общей столь человечно-личной поэтической стихии.
Сборник удачно открывает читателям поэта, как-то неслышно скользящего по миру, верного памяти о любви, пытающегося воссоздать лик «неискаженный» и победить даже смерть.
Мария Вега. Двуликая муза (О стихах Владимира Злобина)[683]
(В. Злобин)
Должен ли поэт критиковать поэта? Этот вопрос часто и горячо оспаривается — от собрата по искусству невольно ждут пристрастности, «созвучности» самому себе и т. д. Я отвечаю: безусловно, должен, потому что поэт слышит и видит в стихах ту странную, не называемую, незримую их сущность, которая герметически закрыта для непосвященного, будь у этого непосвященного сколько угодно начитанности, эрудиции, библиотечной пыли на волосах и так называемого sens artistique* [Художественное чутье (фр.).], которым якобы обладают профессиональные критики. Какой поэт точно определит во что, собственно, он посвящен? Только, пожалуй, в тайну «звучания», — Блок старался увидеть на своем столе стеклянную цаплю, и, когда она появлялась, рождался стих, — звучание, и на дне безысходной бетховенской глухоты звучала та музыка, которая переживет и нас, и нашу планету.
Вот когда вы сами задеты звучаньем-ветром из безымянного Оттуда, то вы можете считать себя вправе писать о чужих стихах и, даже если написанное покажется читателю неудачным, оно всегда, будет ближе к правде, чем, скажем, те литературные произведения, в которых авторы (чаще авторши!) преподносят нам биографию Чайковского, не будучи сами посвященными ни на одну миллионную долю в тайну его звучания, а следовательно, ни в его психологию, ни в физиологию.
Можно написать тысячу отличных стихотворений, и среди них затеряется одно неуклюжее, хромое, похожее на птенца, не умеющего летать, но это одно и окажется настоящим, и глубоко взволнует, а остальные, по всем достоинствам оцененные критиками, так и останутся для шестого (или девятого, или двадцатого?) чувства поэта — только виртуозной игрой.
682
Ник. Андреев. Открытие поэта. Грани (Франкфурт-на-Майне). 1953. № 20.
Андреев Николай Ефремович (1908–1982) — историк, литературовед, прозаик, публицист. В эмиграции жил в Чехословакии и Англии.
683
Мария Вега. Двуликая муза. О стихах Владимира Злобина. Возрождение (Париж). 1958. № 76.
Вега Мария Николаевна (в замуж. Ланг; 1898–1980) — поэтесса, критик. После 1917 г. в эмиграции в Париже. Участница движения французского Сопротивления. В 1975 г. вернулась на родину. Автор шести сборников стихов.