2. Во-первых, это темное созерцание называется потайным поскольку, согласно вышесказанному, оно представляет собою мистическую теологию, которую богословы называют тайной премудростью и о коей святой Фома говорил, что она вселяется в душу через любовь. Это происходит тайно, когда действие разума и остальных способностей погружено во тьму; и, поскольку названные способности не постигают сей премудрости, но Святой Дух вселяет ее в душу — как говорит Невеста в Песни Песней (2:4) — в то время как душа не знает этого и не понимает, как это происходит, сия премудрость называется потайною. И, воистину, не только душа не понимает этого, но и никто другой, даже бес, потому что Учитель, обучивший ее, находится внутри самой души, куда не могут досягнуть ни бес, ни естественное чувство, ни разум.
3. Она называется потайною не только поэтому, но также из-за действия, которое производит в душе, потому что не только во мраке и притеснении очищения, когда эта премудрость любви очищает душу, она является потайной для души, ибо душа не может ничего сказать о ней, но и после, в просветлении, когда эта премудрость сообщается ей более ясно, она остается в душе слишком потайной, чтобы возможно было описать ее или дать ей имя; и кроме того, что душе вовсе не хочется говорить об этом, она не находит ни способа сказать, ни сравнения, которое подходило бы, чтобы передать столь возвышенное познание и столь тонкое духовное ощущение. И, даже если душа сильно пожелает выразить это и приведёт множество сравнений, сия глубинная премудрость всегда останется тайной и неизреченной, ибо она так проста, так важна и духовна, что разум не войдет внутрь, не облеченный и не прикрытый каким-либо представлением или образом, воспринятым чувством. Из этого следует такой вывод: поскольку сия премудрость не вошла через чувство и воображение, они не почувствовали ее одеяния и цвета и не могут ни объяснить, ни вообразить ее, чтобы сказать о ней хоть что-то; хотя ясно видно, что душа понимает и вкушает сию сладостную и прекрасную премудрость. Так тот, кто увидел некую невиданную вещь, подобной которой также никогда не видел, пусть даже понимает ее и вкушает, не сможет ни дать ей имени, ни описать ее, как она есть, как ни желал бы; и это при том, что сия вещь воспринята им через чувства — насколько меньше таким образом могло бы проявиться то, что не вошло через них! Потому что оно говорит на языке Бога, а сей язык, говоря с самой глубиной души и будучи духовным, превосходит всякое чувство, тотчас заставляет умалиться и онеметь всякую гармонию и привычку внешних и внутренних чувств.
4. Подобные свидетельства есть в Священном Писании: неспособность выразить это и говорить об этом вслух проявил пророк Иеремия, который, когда Бог говорил с ним, не мог сказать ничего, кроме «А-а-а » (1:6). Внутреннюю неспособность, то есть неспособность внешнего и внутреннего воображения, проявил также Моисей пред Богом в терновом кусте (Исх 4:10), когда не только сказал Богу что после разговора с Ним был вообще не в состоянии говорить, но и (согласно сказанному в Деяниях Апостолов (7:32)) не отваживался рассмотреть происшедшее, применяя внутреннее воображение. Ему казалось, что воображение немо и очень далеко от того, чтобы хоть отчасти воплотить то, что он понимал о Боге, и неспособно даже частично воспринять сие. И, поскольку мудрость этого созерцания есть язык Бога, говорящий в душе от чистого духа к чистому духу, все то, что есть меньше, чем дух, каковы суть чувства, не воспринимают ее, и она для них есть тайна; они не могут сказать о ней, и не желают, потому что не знают, как.
5. Исходя из этого, мы можем понять, почему некоторые люди, идущие по этому пути и обладающие душами добродетельными и богобоязненными, хотели бы поведать своему руководителю о том, что с ними происходит, но не умеют и не могут; и, поскольку они этого не умеют и не могут, то, когда нужно рассказать об этом, они чувствуют сильное сопротивление, в основном когда созерцание настолько просто, что сама душа едва его ощущает. Они могут сказать только, что душа пребывает в довольстве, покое и радости, или сказать, что они ощущают Бога и с ними происходит что-то хорошее (как им кажется), но не могут описать того, что обретает душа, и не извлекут из себя ничего большего, чем общие определения вроде этих. Иной случай, когда с душой происходят отдельные вещи, такие как видения, ощущения и т. д., которые обычно воспринимаются в своем роде, и их (или другие, подобные им) описать возможно. Но, если их возможно описать — это признак того, что сие не есть чистое созерцание, ибо оно неизреченно, как мы уже поведали, и потому называется потайным.
73
Св. Хуан придерживается варианта Вульгаты: «Et dixi a a a Domine Deus ecce nescio loqui quia puer ego sum» («И сказал я: “а-а-а... Господи Боже, вот, я не умею говорить, ибо я ещё ребёнок”»). —
74
«И сказал Моисей Господу: о, Господи! Человек я не речистый, и таков был и вчера и третьего дня, и когда Ты начал говорить с рабом Твоим: я тяжело говорю и косноязычен». (Исх 4:10). —