В эту минуту Шахерезада заметила, что брезжит рассвет, и со свойственной ей скромностью умолкла.
Но когда наступила
она сказала:
И предоставив ему до конца вылить на меня весь этот кувшин бранных слов, ты скажешь ему: «Э, клянусь Аллахом, я доволен! Я доволен!»
И когда я выслушал эти слова, о господин мой, при одной только мысли, что подобные эпитеты могли быть приложены отцом ее к этой деве совершенной любви, я почувствовал, что кровь приливает к голове моей от негодования и гнева. Но так как все-таки было необходимо пройти через это испытание, чтобы достичь брака с этой совершеннейшей из газелей, я сказал ей:
— Испытание тяжело, о госпожа моя, и я могу умереть, слушая, как твой отец поносит тебя. Но Аллах даст мне необходимые силы и бодрость духа! — Потом я прибавил: — Когда же могу я предстать между рук достопочтенного шейх-уль-ислама, отца твоего, чтобы сделать ему мое предложение?
И она отвечала мне:
— Непременно завтра же утром.
И при этих словах она встала и покинула меня в сопровождении молодых девушек, рабынь своих, простившись со мною улыбкой. И душа моя последовала по следам ее и прилепилась к ногам ее, тогда как я оставался в моей лавке жертвой невыносимых мук ожидания и страсти.
И вот на следующий день в назначенное время я не преминул отправиться к дому шейх-уль-ислама, у которого я попросил аудиенции, приказав передать ему, что у меня есть к нему неотложное дело чрезвычайной важности. И он без проволочек принял меня, осмотрительно вернул мне мое приветствие и пригласил сесть. И я заметил, что это был старец почтенного вида, с совершенно белой бородой, с полной благородства и величия осанкой, но в то же время в лице его и в глазах его виднелась безнадежная печаль и неутешная скорбь.
И я подумал: «Совершенно верно! Он страдает галлюцинацией безобразного. Да защитит его Аллах!»
Потом, сев только после второго приглашения из снисхождения и уважения к его возрасту и его высокому положению, я вновь повторил мои приветствия и поклоны, и повторил их в третий раз, каждый раз поднимаясь. И, выказав ему таким образом мою благовоспитанность и знание общественных приличий, я сел снова, но только на самый край кресла, и принялся ждать, чтобы он первый начал разговор и спросил меня о сущности моего дела.
И после того как дежурный ага[20] предложил нам по обычаю прохладительные напитки, и после того как шейх-уль-ислам перекинулся со мною несколькими незначительными словами о жаре и засухе, он сказал мне:
— О купец такой-то, чем же я могу быть тебе полезен?
И я отвечал:
— О господин мой, я предстал между рук твоих умолять тебя и ходатайствовать пред тобою по поводу госпожи, скрывающейся за занавесями целомудрия в почтенном доме твоем, жемчужины, запечатанной печатью сохранности, цветка, сокрытого в чашечке скромности, высокой дочери твоей, знаменитой девы, с которой я, недостойный, желаю соединиться законными узами и установленным договором.
При этих словах я увидел, что лицо почтенного старца потемнело, потом пожелтело и чело его печально склонилось к земле. И он оставался некоторое время погруженным в тяжелые мысли о дочери своей, без сомнения. Потом он медленно поднял голову и сказал мне с бесконечной печалью в голосе:
— Да сохранит Аллах твою молодость и да осенит тебя навсегда благодатью Своей, о сын мой! Но дочь моя, которая живет в доме моем за занавесями целомудрия, безнадежна. И из этого ничего нельзя сделать, и из этого ничего нельзя извлечь. Потому что…
Но я, о господин мой султан, я вдруг прервал его, вскрикнув:
— Я доволен! Я доволен!
И почтенный старец сказал мне:
— Да прольет на тебя Аллах благодеяния Свои, о сын мой! Но моя дочь не соответствует такому прекрасному человеку, как ты, полному приятных достоинств, силы и здоровья, ибо она несчастная калека, рождена матерью до срока вследствие пожара. И она настолько же безобразна и отвратительна, насколько ты хорош и привлекателен. И так как необходимо, чтобы ты был поставлен в известность относительно причин, вынуждающих меня отклонить твое предложение, я могу, если только ты этого желаешь, описать тебе ее, ибо страх перед Аллахом жив в сердце моем и я не могу вводить тебя в заблуждение.
20