И, сев в своем углу, повернувшись лицом к стене, я почувствовал, как все заботы мира вторгаются в мой разум и вся боль мира поднимается в чреслах моих. И я застонал от всего сердца. Но я не имел права ни сказать слово, ни выразить малейшей жалобы, так как я взял ее себе в жены по собственному побуждению. И это был я сам, собственной персоной, который каждый раз прерывал отца ее, восклицая: «Я доволен! Я доволен!»
И я сказал себе: «Эге! Вот какова она, дева совершенной любви! Ах, умри, умри, умри! Ах, идиот! Ах, глупая скотина! Ах, поганая свинья!»
И я кусал себе пальцы и молча щипал себе руки. И гнев на самого себя час от часу возрастал во мне, и я провел всю эту роковую ночь среди мучений, как если бы я был подвергнут пыткам в тюрьме мидийцев[22] или дейлемитов[23].
На этом месте своего рассказа Шахерезада заметила наступление утра и скромно умолкла.
А когда наступила
она сказала:
И я провел всю эту роковую ночь среди мучений, как если бы я был подвергнут пыткам в тюрьме мидийцев или дейлемитов.
И вот с рассветом я поспешил выйти из моего брачного покоя и побежал в хаммам, чтобы очиститься от прикосновения к этой жене ужаса. И, совершив свои омовения, сопровождая их ритуалом гусль[24] по причине нечистоты, я отправился немного поспать. После этого я вернулся в мою лавку и уселся в ней, испытывая головокружение, точно пьяный без вина.
И тотчас же мои друзья, и торговцы, знакомые со мною, и наиболее почтенные разного звания люди на базаре начали являться ко мне и поодиночке, и по двое, и по трое, и больше, и все они приходили поздравить меня и принести свои благопожелания.
И одни говорили:
— Благодать! Благодать! Благодать! Да будет с тобою радость! Да будет с тобою радость!
И другие говорили:
— Э, сосед наш, мы не знали тебя таким скаредным! Где же пир, сласти, шербеты, печенья, блюда халвы, где то, где другое?! Клянемся Аллахом, мы думаем, что прелести юной девушки, жены твоей, перевернули мозг твой и заставили забыть друзей и потерять память о твоих простейших обязанностях. Но это неважно! Да будет с тобой радость! Да будет с тобой радость!
И я, о господин мой, не мог разобраться, смеются ли они надо мной или действительно поздравляют меня, и я не знал, как мне держаться, и ограничился только тем, что сделал несколько неопределенных жестов и отвечал несколькими незначительными словами. И я чувствовал, что мой нос расширяется от накипавшей во мне ярости, и глаза мои готовы излить слезы отчаяния.
И мое мучение продолжалось, таким образом, с раннего утра и до часа полуденной молитвы, и купцы частью разошлись по мечетям, частью отправились на полуденный отдых — и что же! В нескольких шагах передо мною я увидел деву совершенной любви, именно ее, ту самую, которая была виновницей моих злоключений и причиной моих пыток!
И она приближалась ко мне, улыбаясь, среди своих пяти рабынь, и она мягко изгибалась, и сладострастно покачивалась вправо и влево в своих нарядах и шелках, гибкая, точно молодой ствол дерева бан посреди благоухающего сада. И она была покрыта еще более роскошными драгоценными украшениями, чем накануне, и поступь ее была столь поразительна, что жители базара, чтобы лучше видеть ее, становились шпалерами на ее пути. И с ребяческим выражением лица она вошла в мою лавку, и бросила мне самый грациозный «са-лам», и сказала мне, усаживаясь:
— Да будет для тебя сегодняшний день днем благословения, о господин мой Ала ад-Дин, и да утвердит Аллах твое благоденствие и твое счастье, и да приведет все к твоему благополучию! И да будет с тобою радость! Да будет с тобою радость!
Я же, о господин мой, лишь только заметил ее, насупил брови и начал проклинать ее в сердце своем. Но когда я увидел, с какой смелостью она играла мною и как она вызывала меня после своего поступка, я не мог уже долее сдерживаться, и вся грубость моя, на которую я только был способен, пришла мне на уста, и я разразился бранью, говоря ей:
— О котел вара, о кастрюля смолы, о колодезь вероломства! Что я тебе сделал, что ты так гнусно обошлась со мною и повергла меня в безысходную пучину?! Да будешь ты проклята Аллахом, да будет проклят час нашей встречи, да почернеет навсегда лицо твое, о распутница!
22
Мидийцы (мидяне) — древний народ иранского происхождения, населявший область Мидию, расположенную на западе Ирана.
23
Дейлемиты (дейлемцы, дайлемцы) — иранский народ, жители Дейлема, горной части Табаристана в северном Иране (юго-западное побережье Каспийского моря); исповедовали ислам шиитского толка, враждебно относясь к суннитам, большинство же персонажей книги — сунниты.
24
Гусль (гусл, гусул) — в исламе акт полного очищения тела путем ритуального омовения. В отличие от вуду (неполного омовения) гусль предполагает омовение не только рук, ног и лица, но и всего тела. Гусль совершают в тех случаях, когда выполнения ритуала вуду недостаточно, чтобы очистить тело (после различных осквернений, тяжелой болезни, трудной дороги и т. д.).