И вот в один день среди других дней я отправился со своими обычными товарищами поискать ястребиные или вороньи гнезда на вершинах развалин, как вдруг заметил в шалаше из пальмовых листьев, скрытом в глубине двора, неопределенную и неподвижную фигуру какого-то живого существа. И, зная, что в покинутых домах живут ифриты и мариды[30], я подумал: «Это марид!»
И, охваченный ужасом, я соскочил с вершины разрушенного дома и хотел уже бежать со всех ног и уничтожить короткое расстояние между мной и этим маридом. Но из глубины шалаша послышался ласковый голос, призывавший меня, и он говорил:
— Почему бежишь ты, милое дитя? Приди отведать мудрости! Ступай ко мне без страха! Я не ифрит и не марид, я человек, живущий в уединении и размышлении. Приди, дитя мое, я научу тебя мудрости!
Дойдя до этого места в своем рассказе, Шахерезада заметила приближение утра и скромно умолкла.
А когда наступила
она сказала:
И я, задержанный в своем бегстве непреодолимой силой, вернулся обратно и направился к шалашу, тогда как сладостный голос продолжал говорить мне:
— Приди, милое дитя, приди!
И я вошел в шалаш и увидел, что эта неподвижная фигура была старцем, которому, казалось, было бесчисленное множество лет. И его лицо, несмотря на его весьма преклонный возраст, было как солнце. И он взял меня за руку и прибавил:
— Ты будешь моим учеником. И ты достигнешь того, что когда-нибудь будешь сам наставником других учеников.
И, говоря это, он запечатлел на мне поцелуй мира, усадил рядом с собою и тотчас же начал меня поучать. И я был покорен его словами и красотой учения его; и я забыл для него мои игры и моих товарищей. И он стал отцом моим и матерью моей. И я выказывал ему глубокое уважение, и необыкновенную нежность, и безграничное повиновение. И так протекло пять лет, в течение которых мне было дано дивное воспитание. И дух мой был вскормлен хлебом мудрости.
Но, о господин мой, вся мудрость ни к чему, если она не посеяна в землю, недра которой плодородны. Ибо она может быть вырвана с корнем первым же взмахом граблей безумия, которыми прочищается плодородная грядка, и тогда не остается ничего, кроме засухи и бесплодия. И я должен был испытать на себе силу инстинктов, торжествующих над предписаниями.
И действительно, однажды старый мудрец, мой учитель, послал меня на двор мечети просить милостыню для поддержки нашего существования; и я был одарен от щедрот правоверных и направился к выходу и пошел по пути, ведущему в наше уединение. Но по дороге, о господин мой, я встретил толпу евнухов, посреди которых покачивалась молодая девушка, прикрытая вуалью; и сквозившие сквозь эту вуаль глаза ее, казалось мне, заключали в себе все небо. И евнухи были вооружены длинными палками, которыми они били по спинам прохожих, чтобы сгонять их с пути, по которому шествовала их госпожа. И я услышал, как народ со всех сторон перешептывался: «Дочь султана! Дочь султана!»
И я, о господин мой, вернулся к моему учителю с взволнованной душою и с беспорядком в голове. И я сразу забыл все наставления моего учителя, и мои пять лет мудрости, и обеты отречения.
И учитель мой с печалью смотрел на меня, тогда как я плакал. И мы провели всю ночь рядом друг с другом, не произнося ни слова.
И утром, после того как я, по обыкновению, поцеловал у него руку, я сказал ему:
— О отец мой и мать моя, прости недостойного ученика твоего, но нужно, чтобы душа моя видела еще раз дочь султана, хотя бы я только бросил на нее один-единственный взгляд.
И мой учитель сказал мне:
— О сын отца твоего и матери твоей, о дитя мое, если только этого желает душа твоя, ты увидишь дочь султана. Но подумай о расстоянии, разделяющем отшельников мудрости от царей земли. О сын отца твоего и матери твоей, о вскормленный нежностью моей, разве ты забыл, насколько мудрость несовместима с посещением дочерей Адама, хотя бы они были дочерьми царей?! И разве теперь ты хочешь отказаться от мира сердца твоего?! И разве ты хочешь, чтобы я умер в убеждении, что с моею смертью исчезнет последний хранитель обетов уединения?! О сын мой, ничто не доставляет таких богатств, как отречение, и ничто не дает такого удовлетворения, как уединение!
30
Согласно арабской мифологии, существует четыре вида джиннов: