И она танцевала на все лады неутомимо и исполнила всевозможные фигуры, которые танцовщицы по ремеслу не исполняют даже во дворцах царей. И она танцевала так, как мог только танцевать перед мрачным от скорби Талутом пастух Дауд[49].
Она танцевала на все лады неутомимо и исполнила всевозможные фигуры, которые танцовщицы по ремеслу не исполняют даже во дворцах царей.
И она танцевала танец с шарфом, и танец с платком, и танец с палкой. И она танцевала танцы еврейские, и танцы греческие, и эфиопские, и персидские, и бедуинские с легкостью столь несравненной, что, конечно, одна только царица Балкис[50], возлюбленная Сулеймана, могла танцевать подобно ей.
И когда она протанцевала все эти танцы, когда сердце ее господина, и сердце сына ее господина, и сердце купца, гостя ее господина, были прикованы к ее шагам и глаза их были порабощены гибкостью ее тела, она начала танцевать извилистый танец с кинжалом. И она вдруг выдернула золоченое оружие из серебряных ножен и, волнуя всех своей грацией и своими позами, под ускоренный ритм бубна ринулась вперед, угрожая кинжалом, стройная, гибкая, пылкая, резкая и дикая, с горящими глазами, приподнимаясь словно на невидимых крыльях, и она то угрожала своим кинжалом каким-то невидимым врагам в воздухе, то оборачивала его острием к своей прекрасной девической груди. И присутствующие при этом издавали крик ужаса, настолько казалось им близким к сердцу танцовщицы смертоносное острие. Затем мало-помалу ритм становился все медленнее и медленнее, удары в бубен все затихали и затихали, пока наконец звонкая кожа не умолкла совершенно. И Моргана, грудь которой поднималась, как морская волна, остановилась.
И она повернулась к рабу Абдаллаху, который по новому знаку ее бровей бросил ей со своего места бубен. И она подхватила его на лету и, обернувшись, протянула его трем зрителям как чашку за подачкой, как это обыкновенно делают альмеи и танцовщицы. И Али-Баба, хотя и был раздосадован неожиданным поступком своей служанки, должен был вознаградить ее за все ее очарование и искусство и бросил ей на бубен золотой динарий. И Моргана поблагодарила его глубоким поклоном и улыбкой и протянула свой бубен сыну Али-Бабы, который оказался не менее щедрым, чем отец его.
Тогда, все время держа бубен в левой руке, она протянула его гостю, не любящему соли. И Хаг Гуссейн вытащил свой кошелек и хотел уже вынуть из него несколько серебряных монет, чтобы дать их столь очаровательной танцовщице, как вдруг Моргана, отступив на два шага, бросилась на него, как дикая кошка, и вонзила в его сердце по самую рукоятку кинжал, который был у нее в правой руке.
И Хаг Гуссейн, глаза которого вдруг погрузились в свои орбиты, открыл рот и вновь закрыл его, испустив полувздох, и потом опустился на ковер и остался лежать бездыханным.
И Али-Баба и его сын в крайнем ужасе и негодовании подскочили к Моргане, которая, дрожа от волнения, вытирала окровавленный кинжал о свой шелковый шарф. И так как они думали, что она в бреду или сошла с ума, и схватили ее за руки, чтобы обезоружить, она сказала им спокойным голосом:
— О господа мои, хвала Аллаху, направившему руку слабой молодой девушки, чтобы отомстить предводителю ваших врагов! Посмотрите, не есть ли этот покойник торговец маслом, предводитель разбойников собственной персоной, тот человек, который не пожелал отведать священной соли гостеприимства?
И, сказав это, она распахнула платье на лежащем теле — и все увидели под длинной бородой и нарядами, в которые оно было закутано, что это был переодетый враг, поклявшийся истребить их.
И когда Али-Баба таким образом узнал в бездыханном теле Хага Гуссейна торговца маслом, владельца кувшинов и предводителя разбойников, он понял, что уже второй раз спасением своим и всей семьи своей он обязан преданности и мужеству юной Морганы. И он прижал ее к груди своей, и поцеловал ее между глаз, и сказал ей со слезами на глазах:
— О Моргана, дочь моя, не хочешь ли ты, чтобы довести до крайних пределов счастье мое, войти окончательно в нашу семью, выйдя замуж за моего сына, вот этого прекрасного молодого человека?
49
50