Высокое, с витыми подпорками крыльцо нового княжеского дворца в Кремле слегка поскрипывало под солидными, неторопливыми шагами князей и бояр. В прихожей гостей встречал сам Дмитрий Иванович без шапки, в зеленых сафьяновых сапогах и малиновом добротного заморского сукна кафтане. На широком, с медными бляшками поясе висел меч, отливавший позолотой ножен и рукоятки. Воротник голубой рубашки князя, как и подол кафтана, украшала кайма, расшитая бисерной нитью. Поверх одежды на массивной золотой цепи, обвивавшей княжескую шею, была подвешена большая, с чеканным изображением Георгия Победоносца, золотая бляха — знак великого Владимирского княжения.
Рядом с князем держала хлеб-соль на серебряном подносе, покрытом узорчатым полотенцем, его жена, великая княгиня Евдокия Дмитриевна. Ее длинная, до пят, красная телогрея с перламутровыми застежками, нашитыми в виде небольших посеребренных полосок от шеи до самого низа, была украшена зелеными продольными дорожками. Голову покрывал невысокий, усеянный жемчугом, парчовый кокошник с узким золотым ободком вокруг. На ногах у княгини поблескивали позолоченные башмачки с самоцветными запонками. Ее гостевое нарядное облачение дополнялось изумрудными серьгами, коротким, плотно облегавшим в несколько витков шею жемчужным ожерельем и свисавшей на грудь на тонкой золотой цепочке маленькой в золотой оправе иконой.
Князья и бояре чинно здоровались с хозяином и хозяйкой, некоторые, наиболее близкие, троекратно целовались с ними и проходили в невысокую, но просторную гридницу с расписанными голубыми стенами, изразцовой печью и блестящим полом, выложенным в елочку из узких деревянных плиток. Небольшие окна, изрешеченные сплетениями, между которыми были вставлены разноцветные стеклышки — заморская новинка, заменившая бычьи пузыри, — бросали немощный зимний свет на стол, покрытый ковровой скатертью, и широкие, поставленные полукругом, дубовые скамьи.
Гости — впереди князья, а за ними бояре — чинно расселись на скамьях и вполголоса переговаривались, когда вошел Дмитрий Иванович, почтительно поддерживая под руку высокого старика с белоснежной бородой, с посохом в руке, в простом длинном хитоне из грубого сукна. Старик был суров на вид и совсем ненаряден. Только на груди его переливался драгоценными камнями, вправленными в золото, большой шестиконечный наперсный крест. Это был Сергий Радонежский, игумен подмосковного Троице-Сергиева монастыря. За ним следовали два средних лет монаха: широкогрудый, по-медвежьи мощный Александр Пересвет и упитанный, полнолицый Андрей Ослябя.
Все поднялись и по очереди — сначала князья, а потом бояре — стали подходить к Сергию для благословения. Старик осенял всех крестным знамением и давал целовать худую морщинистую руку, покрытую мелкими сединками волос. Окончив благословение, Сергий, опираясь на посох, сел на такое же высокое, расписанное кресло, как и у великого князя. Пересвет и Ослябя стали за его спиной. Уселись и все остальные.
Олег Иванович рязанский сел в переднем ряду, у самого правого края. Поставленные полукружьем скамьи давали ему возможность хорошо видеть лица сидевших впереди тверского и нижегородского князей, а также расположившихся позади удельных князей и бояр. Он сразу же отметил про себя: большинство присутствующих люди молодые, сверстники или чуть постарше московского князя. Какой совет можно у них получить? Молодо-зелено…
Дмитрий Иванович с достоинством поклонился на три стороны и зорким взглядом окинул собравшихся.
— Братья князья и любезные бояре! — сказал он негромко. — Речь буду вести краткую. Всем вам ведомо, какая беда нависла над головою нашей. Грозится супостат, царь ордынский, безбожный Мамай, искоренить род русский и веру православную и нас всех, людей русских, лютой смерти предать. Батыевой грозой хочет пройти по землям Руси. Собрал я вас, владетелей земли русской, дабы помыслить о злом вороге нашем. Одна голова хорошо, а много и того лучше. Давайте вместе думу думать. На чем порешим, на том и стоять будем. Единой ли ратью станем супротив Мамая аль, как при Батые, порознь биться будем? Думайте, братья князья, и вы, бояре. Думайте крепко, потому, опричь нас с вами, о Руси да о народе подумать некому.
Дмитрий Иванович помолчал, как видно подыскивая наиболее важные и понятные слова и стараясь вложить в них свое самое сокровенное, много раз обдуманное.
— Хочу сказать наиглавнейшее слово мое заветное. Ежели мы будем в поход готовить лишь своих дружинников да послужильцев, Мамая нам не одолеть. Всех людей русских по городам и весям поднимать надо, всех, кои умеют держать оружие: ремесленных людей, торговых, смердов-хлебопашцев. Научить их ратному делу и самим явить им пример храбрости, отваги, бесстрашия перед басурманами. Сказать им: не за князей, как при которах[25], головы свои вам класть, а за отчину свою, за волю русскую, дабы землю нашу избавить навеки от истомы ордынской. Всенародно и едино всем русским людям ополчаться надо, собрать рать великую, какой на Руси не бывало. Вот вам мой наказ и мое слово заветное. Сие отныне должно стать нашей главной заботой. Без сего нам Орду не одолеть.
25
К о т о р а — распря, междоусобная княжеская война в период феодальной раздробленности.