Охранник застонал, лицо его исказилось яростью. Оп хотел еще что-то спросить у Еремы, но вдруг отпрянул от двери. Подошли два ханских тургауда, выволокли Ерему из сарая и потащили к большому красному шатру. Он упал на ковер, когда его втолкнули в шатер, а подняв голову, встретился с пронзительным коршунячьим взглядом самого Мамая, стоявшего рядом с расписным ханским креслом. Тут же он увидел посла московского Захара Тютчева.
— Зачем в Орду ехал? — грозно спросил хан.
Глядя то на хана, то на Тютчева, Ерема медлил с ответом, не зная, что сказать. И вдруг, неожиданно для самого себя, буркнул:
— А вот гонцом к боярину Тютчеву от великого князя.
— С какими вестями? — все так же прозвучал голос хана.
— А так!.. — теперь уже быстро соображал Ерема. — Со всякими… Великий князь велел справиться у боярина, здоров ли он, в чем нуждается. И про твое здоровье, великий хан, повелел спытать…
Мамай нетерпеливо, со злостью ударил рукоятью арапника по креслу.
— Байбак сасык![29] Мне про войско русов вести надобны. Сколько его собралось у твоего князя? Стоит где?
— Войско?! Какое? — с неподдельным недоумением произнес Ерема. — Право, не ведаю, великий хан… Вроде оно, того… стоит.
— В коем месте стоит, тобет тумсык?[30] — уже в бешенстве закричал хан.
— Великий хан, — вмешался Тютчев, — зачем холопа допытываешь? Я лучше про сие ведаю.
— Лучше ведаешь? — крутнулся хан. — Так молви, посол княжеский: зачем в Коломну князь московский тысячи воинов согнал?
— Не гневись, великий хан. То войско не против тебя. Распря у Москвы стародавняя с князем рязанским да Ягайло литовским… Для того и войско… А с тобою князь московский хочет в мире жить.
— Больно много, боярин, о мире толкуешь, — с подозрением проговорил Мамай, — а сам втайне про войну небось думаешь. А, боярин?
— Враки! — с внешним спокойствием ответил Тютчев.
В шатер быстро вошел Хазмат. Он приблизился к хану и низко склонился перед ним.
— Неустрашимый повелитель воды и суши! Гонец от рязанского князя прибыл, важные вести привез.
— Ага! — воскликнул Мамай, поглядывая искоса на Тютчева. — Авось и узнаем, где враки, а где сами раки.
Гонец вбежал в шатер, плюхнулся на колени и пополз к хану.
— Ну? — перегнулся в кресле Мамай. — Сказывай!
— О господин наш, великий властитель! Верный твой подручник князь рязанский велел передать тебе слово в слово: московский князь собрал под своей рукой невиданное на Руси множество воинов. Он уже пересек Оку и продвигается с войском к Дону, на тебя.
Мамай вскочил, будто его выбросила из кресла тугая пружина, в ярости оскалил зубы и впился глазами в Тютчева.
— А-а-а! Уже к Дону поспешает! — заорал он во всю глотку. — Вот они, твои враки, посол московский!
Тютчев перекрестился и прошептал:
— Слава богу! Собрал-таки великий князь войска многие.
— Хазмат! — продолжал в неистовстве Мамай. — Казнить обоих лютой смертью! Немедля!
Тютчева и Ерему скрутили и потащили из шатра. Последнее, что успел услышать Тютчев, был приказ хана всем туменам поспешно двигаться к Дону.
Тютчева и Ерему привели опять к тому же сараю. Хазмат повелел охраннику и еще одному воину привести своих лошадей. Тютчева сбили на землю и крепко стянули ремнями ноги и руки. Затем за ноги привязали длинную веревку, конец которой ухватил вскочивший на коня воин. Молодой охранник прикрепил такую же веревку к связанным рукам Еремы.
— Надо же к ногам веревку! А ты куда привязал? — заметил один из воинов.
— Ничего! — ответил молодой охранник и тоже уселся на лошадь. — Я его и так растрясу, одни куски останутся.
— Гоните в степь! — приказал Хазмат. — Развейте их прах до единой косточки… Остатки шакалам бросьте!
— Прощай, парень! — только и успел сказать Тютчев.
Лошадь сразу взяла в галоп, веревка натянулась, и седая голова боярина забилась по сухим острым кочкам.
Ерема хотел что-то сказать боярину, но не успел: его веревка тоже натянулась и сорвала Ерему с места…
Молодой охранник погонял лошадь только до первой лощины, пока не скрылся с глаз Хазмата и других, стоявших у сарая. Затем он резко свернул в сторону и уже шагом спустился в глубокий, поросший кустарником овраг. Там он спрыгнул с коня и подошел к Ереме с кинжалом в руках.
— Ты живой?
Ерема, открыв здоровый глаз и увидев кинжал, обреченно проговорил:
— Кончай уж скорей.
Его одежда была изодрана, синяки покрыли все тело, кое-где сочилась кровь. Разрезая кинжалом ремни на руках и ногах Еремы, охранник говорил: