Почти не думая, инстинктивно, я выбрала третий путь — свернула в терновник. Дурацкая идея, но при виде летевшего на меня Скунса другие как-то не пришли в голову. Нужно было свернуть, отскочить в сторону, пока нож не врезался мне в череп.
Уже на самой границе терновника я оглянулась — Скунс занес нож, господи боже, ему всего шаг оставался до меня! И вдруг послышался треск, Скунс как бежал, так и замер, а потом рухнул лицом вниз. Я тоже остановилась в нерешительности, оглянулась в ту сторону, откуда раздался треск, и увидела, что ставни в доме открыты и в проем выглядывает черное, лоснящееся от пота лицо Джинкс, а дуло большого пистолета пристроено на подоконнике. Ничего себе, с какого расстояния она попала в цель, а ведь через крышу или в окно не сумела подстрелить Скунса. Тупое везение, больше ничего — с ее меткостью Джинкс могла угодить и в меня вместо Скунса.
И она вовсе не уложила его наповал. Только ранила, он уже поднялся и снова ринулся ко мне, прихрамывая, точно ему к одной ноге корзину привязали. Снова послышался треск, но на этот раз пуля, не задев Скунса, полетела дальше к реке.
Я нырнула в заросли, замахала секачом, прорубая себе дорогу, но этот способ не годился: так я продвигалась чересчур медленно. Вместо того чтобы расчищать себе путь, я согнулась пониже и нырнула в ту проплешь в терновнике, которую заметила еще накануне. Думала хоть чуточку оторваться от преследователя, но он двигался шаг в шаг за мной, громко пыхтя и издавая тот жуткий звук, как будто совсем уж сильно репой подавился. Я понадеялась было, что это он от боли, но тут же сообразила — нет, со злости. Это он орать на меня пытался, а языка-то и не было.
Терновник, плющ и кусты переплетались все гуще, и я снова согнулась, наклонилась очень низко, чтобы подлезть, и как раз в этот момент надо мной — там, где только что торчала моя голова, — что-то просвистело, и я поняла, что мне в очередной раз дико повезло: не пригнись я, так бы и снесло голову.
На четвереньках я попыталась протиснуться еще дальше. Скунс ухватил меня за пятку, потянул к себе. Не глядя, я что есть силы лягнулась, разношенный башмак соскочил, и я освободилась.
Мы оказались словно в туннеле из терновника, совсем узком, и все же проклятый Скунс лез за мной и сюда, настигал, убивал своей вонью, и я, не замедляясь, не задумываясь, неслась на четвереньках вперед, пока туннель не расширился и вновь появилась возможность встать во весь рост, выбрать, куда бежать дальше, вот только я чувствовала себя рыбой, попавшей в ловушку, — сперва петли широкие, потом сужаются, а назад уже не повернешь.
Поднявшись на ноги, я хотела бежать, но лоза со всех сторон лезла под ноги и хватала за колени и локти. Сбоку в меня с такой силы впился шип, что я от боли чуть секач не выронила. Прямо передо мной виднелся берег реки, до обрыва оставался всего один шаг. Один шаг и метров семь катиться под горку до грязевой полосы у воды. Высоковато, но все лучше, чем тростниковый нож в голову.
Но эти соображения мало чем могли мне помочь. Лоза и терновник крепко держали меня, не выпутаться. Муха, запутавшаяся в паутине. Я понимала: все кончено. Настала мне пора отправляться на вечный покой, на Большую сиесту. Ноги я еще кое-как подобрала, чтобы встать, но плющ все еще меня удерживал. Я бросалась на лозу всем телом, еще и еще раз, в надежде ее прорвать, но все напрасно.
Я оглянулась: Скунс прорубался сквозь заросли терновники, догоняя меня. Шляпу он потерял, свисавшая с волос птица пообдирала перья о кусты. Лицо его было изранено шипами так, словно он побывал в поножовщине. С усмешкой от уха до уха он подбирался ко мне и был уже так близко, что я различала каждый шрам, каждую морщину на его лице — на вид он был стар, как сам Сатана. Занес нож, и я, не оглядываясь больше, со всей дури ломанулась через терновник, проламывая его своим телом. Жуткая боль — шипы глубоко впивались, бороздили бока и выдирались из меня вместе с кожей и мясом. Но плевать на боль — лоза поддалась, и я кувырком покатилась к берегу.
Сильный удар — я распласталась на животе. Секач выпал и остался лежать неподалеку. Я хотела его схватить, но и двинуться с места не могла, не могла дышать: здорово меня шмякнуло.
Кое-как подобрала под себя ноги, но все же встать не смогла, только на спину перекатилась. Увидела над обрывом Скунса — все с тем же громким клекотом он прорубался сквозь заросли терновника на самом краю. И вот уже он слегка присел, оттолкнулся, подпрыгнул, чтобы из верхней точки спикировать прямо на меня.
Все было рассчитано правильно, однако расчет не пошел бандиту впрок: прыгнув вверх, он задел головой узел шипастого терновника, который оплел толстую ветку и свисал петлями вниз. Проволочные волосы зацепились за шипы, голова угодила в петлю [4]. После прыжка вверх он полетел вниз, и те ветки, что торчали в волосах, оторвались, отпустили его, сбив только птицу с головы Скунса, но петля вокруг шеи держала крепко. Она была толщиной с мужскую руку и душила его, как висельника. Скунс сучил ногами, пытаясь вывернуться. Нож он выронил — острие вонзилось в землю точно промеж моих ног, лезвие продолжало еще какое-то время дрожать. Ухватившись обеими руками за петлю, Скунс пытался высвободить свою глотку, но лоза так плотно обвивала шею, что он не мог даже подсунуть под нее палец.
Я за это время успела опомниться. Ползком подобралась к резаку, ухватила его и обернулась посмотреть на Скунса. Оттого что он лягался и брыкался, он только еще ниже опустился — насколько позволяла ему петля — и теперь висел, выпучив глаза и разинув рот, крошечный обрубок языка метался внутри, словно карлик, пытающийся выбраться из пещеры. Ему почти удалось дотянуться пальцами ног до земли — но лишь почти. Он повесился основательно, и довольно скоро перестал уже биться и булькать.
Держа наготове секач, я подкралась к нему, и тут, как назло, он содрогнулся всем телом — я чуть было не рубанула по нему секачом, но это было лишнее: он был мертв, окончательно и бесповоротно, и у него, как у курицы с отрубленной головой, просто освобождались, обвисали мышцы. Воняло сильно — не только привычной его вонью, но и тем, что вывалилось перед концом в штаны.
Когда я поняла, что Скунсу пришел конец, нервы у меня сдали. Как и в тот раз, когда я сидела на бревне и рыдала, потому что слишком много всего сразу обрушилось на меня, так и тут я села и заплакала.
9
Наплакавшись вдоволь, я пошла вдоль берега, таща за собой секач и ступая босой ногой на носок, чтобы выровнять ее с обутой. Так я дошла до того места, где мы оставили лодку и где я рассчитывала найти то бревно. Бревна там не оказалось — ночной ливень подмыл его и унес вниз по реке. Холодок пробежал по коже: так, значит, даже успей я добежать до реки, с берега мне бы некуда было деваться, а если бы я прыгнула в воду и поплыла, Скунс нагнал бы меня как нечего делать. Терновый куст спас меня, как в сказке про Братца Кролика [5].
Я перевалила через гребень холма и увидела дом, а еще — Джинкс, которая шла мне навстречу с пистолетом.
Я подошла ближе, и тут она сорвалась и пустилась ко мне бегом, и я тоже побежала, всего несколько шагов, потому что в босую стопу воткнулись занозы и ноги подо мной подгибались точно так же, как до того на берегу. Я шлепнулась на задницу и снова заплакала. Джинкс подошла ко мне, обхватила обеими руками, стала целовать в макушку, и я тоже ее поцеловала, и мы заплакали вместе.
4
Сын библейского царя Давида Авессалом (настоящее имя Скунса) восстал против отца, потерпел поражение, во время бегства запутался длинными волосами в ветвях дерева и был убит.
5
Братец Кролик, герой «Сказок дядюшки Римуса» Джоэля Харриса, обманул Братца Лиса и спас себе жизнь, умоляя не бросать его в терновый куст.