— Очень странно! Если бы ты мне сообщила, что корреспонденция пропадает, я бы как-нибудь иначе дал знать о себе. Но ты лучше скажи, кому здесь могла прийтись не по душе наша переписка. Есть, наверно, такие. Уверен, что есть!
Бахар и сама подумала об этом и даже заподозрила одного из своих сверстников — неутомимого балагура и вечного неудачника Вюши, прозванного односельчанами Непутевым.
— Не знаю, кого ты имеешь в виду, да и какая польза тому, кто перехватит твое письмо, — сердито сказала она. — Но кто бы он ни был, этот похититель, уж я до него доберусь. Ведь это не такой вор, что приезжает на коне издалека, а кто-то из наших.
«А что если это отец Бахар задерживал мои письма? — с тревогой подумал Хошгельды. — Он ведь председатель колхоза, а корреспонденция с почты поступает в правление. Впрочем, на дядющку Покгена это не похоже».
— Если ты разыщешь этого вора, обязательно укажи его мне. Хотелось бы поговорить по душам с таким человеком.
— А в этих книгах, которые ты несешь, нет ли таких, что и мне пригодились бы, — переменила тему разговора Бахар.
— Нет, здесь все книги по моей части — о земле, — ответил Хошгельды, показывая на окружающие их сады и поля. — Но ты не думай, что я позабыл о твоей просьбе. Со мной еще целый ящик книг, только я их пока в городе у товарища оставил. Среди них — много для тебя… Но мы еще успеем поговорить обо всем, а сейчас я пойду к своим старикам.
Он подхватил вещи, кивнул девушке и направился дальше. Бахар крикнула ему вдогонку:
— Хошгельды, ты еще поживешь у нас?
— Да, если примут, — поживу. Мне ведь только бы поля и сады кругом были… — И он легко зашагал по дороге.
Девушка долго смотрела ему вслед, пока он не скрылся за тутовыми деревьями.
Бахар вспомнилось прошлое: школьные годы, детство… Хошгельды был старше ее на три класса, но они всегда дружили, всегда тянулись друг к другу.
Внезапно, словно пробудившись ото сна, девушка встрепенулась, бросила в колодец бадью и отпустила барабан. Бревно с намотанной посредине веревкой раскручивалось все быстрее и быстрее, и скрип его разносился далеко вокруг. За соседним домом с грохотом разгружали ящики. Там громко разговаривали и смеялись. Множество звуков наполняло горячий послеполуденный воздух.
Бахар набрала воды и направилась домой.
РОДИТЕЛЬСКОЕ СЕРДЦЕ
Орсгельды Пальванов, человек лет шестидесяти пяти, с высоким лбом и седой бородой, спускающейся на широкую грудь, носил такую фамилию не случайно. Когда-то, еще в молодости, его прозвали «Пальван», что означает борец, потому что именно в этом качестве он прославился как участник состязаний, в старину входивших в программу каждого торжества, каждого тоя.
В те времена он был бедняком, так же, как и его отец, его дед и прадед и тысячи других неимущих дайхан, и все его состояние определялось перешедшими к нему по наследству двумя танапами[1] земли да очередью воды на полчаса через каждые двадцать дней.
Воды этой нехватало даже для такого крошечного надела, и ее приходилось одалживать то у одного, то у другого богача, за что они взимали с Орсгельды треть, а то и половину его урожая.
Дни и ночи трудился Орсгельды на своем участке, чтобы хоть как-нибудь прокормить семью. Никакого другого ремесла он не знал и ни на какую поддержку со стороны рассчитывать не мог. Были у него, как и у всех, близкие родственники, с которыми он поддерживал добрые отношения, по и те постоянно бедствовали, а о том, чтобы оказывать друг другу помощь и хозяйствовать сообща, тогда и мысли не было — каждый сам добывал себе пропитание и средства к жизни.
Самой надежной и самой верной поддержкой Орсгельды Пальванова была на протяжении многих лет его жена, родившая ему троих сыновей. Нязик слыла искусной ковровщицей, она умела красиво вышивать и к тому же оказалась хорошей хозяйкой. Так в бедности, но во взаимном согласии протекала их жизнь, пока не дождались они лучшей поры.
В 1925 году, когда большевики провели в Туркмении земельно-водную реформу, Орсгельды Пальванов получил свою долю земли и воды, а также денежную помощь от правительства. К тому времени подрос и старший сын. Жизнь с каждым годом улучшалась. Потом в селении образовался колхоз, и людям уже не приходилось тревожиться за завтрашний день, как прежде.
Во время войны дом Орсгельды Пальванова опустел, и старики сильно тосковали. Старший сын еще задолго до этого женился и переехал в другой поселок. Средний сын пал смертью храбрых на фронте. А младший сын, любимец родителей — Хошгельды, перед самой войной уехал после окончания школы в Москву учиться.