Батиште не ответил.
Василе посмотрел в бескрайность неба.
— Воистину чуден мир божий! Небосвод днем ясный, а по ночам, как смола, и усеян звездами. И каждая звезда смысл свой имеет в этом мире без конца и начала. Таковы и мы, пришедшие на землю. Всяк со своей судьбой, со своим смыслом живет. Одни в трудах и в чести, другие — в безделии и распутстве.
Батиште не слушал его. Мрачные мысли уносили его далеко отсюда. А между тем, звездочет продолжал:
— Но в итоге каждый получает по заслугам. И не следует рассчитывать на добрую пшеницу осенью, ежели весной посеял сорную траву.
Василе закинул за спину свою котомку и молвил:
— Счастливо оставаться, жупын советник!
— Ты куда? — вскинулся, словно проснувшись, Батиште. Мелькнула мысль — уйти вместе с этим человеком. — Куда ты путь держишь?
— Из мира пришел, в мир возвращаюсь, — ответил Василе и неспешно шагнул к главным воротам.
Батиште оставался безутешным. Не был он для Василе попутчиком. С завистью смотрел вслед этому необремененному жизненными заботами человеку, легкому, как ветер, и, как ветер, вольному.
Советник крикнул, чтоб подали рыдван и поехал домой. Мысль о бегстве не покидала его.
После долгой всенощной город только начинал жить. Слуги открывали ставни и в мытых накануне окнах пламенел солнечный лик. У калиток девушки болтали с парнями, хрустели жареными бобами и хихикали. Дети в чистой одежонке носились по дворам, дразня собак. Горожанки в отглаженных платьях глядели из окон на улицы, по которым ходили и трезвые, и пьяные — как бывает в обычный праздничный день. Не успел кучер советника свернуть на Банную улицу, как дорогу им загородили рыдваны нескольких греческих бояр, мчавшиеся к господарскому двору.
— Что случилось? — высунулся в окошко советник.
— Великая беда идет, кир Батиште! — испуганно крикнул кто-то. — Взбунтовались ихние бояре!
— Поворачивай, Митре, коней! — приказал советник. Слишком долго он раздумывал, теперь, кажется, поздно. Кто бы мог предположить, что они так быстро обернутся.
Господарский двор заполнялся греками. Кое-кто был даже в исподнем — так захватил их недобрый час. Город гудел от яростных голосов и топота копыт. Все дороги, улицы и переулки, ведущие ко двору, были теперь забиты боярскими людьми.
Весть, что бояре со своими вотчинными поднялись против господаря, растревожила все окрестные села.
— Пошли и мы! — кричали люди, распаляя друг друга. — Пускай воевода и нам справедливость сотворит! Совсем задавили податями! Мочи нашей нет более!
— Даже золу из печки выгребают!
— Пускай вернут хлеб и скотину, что силой отобрали!
— Бейте в колокола, люди! Пойдем всем миром!
Хватали крестьяне все, что ни попадало под руки: вилы, топоры, косы и выходили из сел на большаки. Там к ним присоединялись другие и все вместе бесконечным потоком двигались к Яссам.
Горожане спешно запирали свои дома, задвигали засовы ворот и стояли у заборов, со страхом глядя на бунтовщиков.
— Бейте греков! — ревела толпа, круша топорами окна и двери домов. Некоторые пытались ворваться и в боярские дворы, с остервенением грохоча по запертым воротам. К ним выходили слуги и ласковыми словами убеждали идти громить дома греков. Однако не все давали уговорить себя.
— Нечего и бояр щадить! Это они привели к нам саранчу, они!
Ворник Лупу с кучкой бояр смотрели с колокольни армянской церкви на Верхний город, над которым стали подниматься столбы дыма и огня. Доносился грозный гул толпы.
— Погибель творит там голытьба, — сказал боярин Фуртунэ. — Говорят, врываются и во дворы наших бояр.
Ворник щипнул себя за ус.
— Знал я, что небезопасно сдвинуть чернь. Как бы они не наделали беды и на других улицах. Остановить их надобно! Прибрать к рукам!
— Просим тебя, ворник, сотвори это! — сказали бояре.
— Быть посему! Все возвращайтесь к дружинам, что вам подчинены, а я выйду им навстречу по Пырвулештской улице.
Когда толпа, затопившая узкую улицу, увидала боярских людей раздались крики:
— Назад, братья! Назад! Капкан нам строят вражины!
Ворник толкнул вперед своего коня и поднял над головой саблю, ослепительно сверкнувшую на солнце.
— Остановитесь! — приказал он громовым голосом.
Толпа застыла.
— Куда, христиане, путь держите? — прокричал он, не давая людям прийти в себя.
— К господарю идем! Пускай нам правду творит! — послышались голоса.
— Ежели это так, значит, одна дорога у нас у всех. И мы на греков жалобу имеем. Это они, воры, грабят вас и землю нашу разоряют.
— На них, на них! — взревела толпа.
— Воли моей слушаетесь? Под моей рукой пойдете?
— Слушаемся, твоя милость!
— Да поможет нам господь наш Иисус Христос, ныне воскресший из мертвых, чтобы избавить землю нашу от прожорливой греческой саранчи!
— Айда на греков, люди! Смерть собакам!
Ворник встал во главе мятежной толпы и повел ее к дворцовой площади. Своих людей бояре расставили вдоль стен.
— Пускай выходит воевода, правду нам творит! — гудели вокруг.
Батиште протиснулся сквозь набившуюся в господарском дворе толпу греков, которые в отчаянии хватали его за полы кафтана.
— Кир Батиште, кир Батиште! Что с нами, несчастными, будет?!
Советник продвигался молча, не останавливаясь. Что мог он сказать этим людям? Чем мог успокоить, ежели не знал, что станется с ним самим?
По ту сторону стен ревела и клокотала тысячеголовая смерть.
— Пускай воевода выходит! Правоты хотим!
— Виноват Батиште! Вора Батиште выдавай!
Сердце советника сжалось от страха.
— Где господарь? — спросил стоявшего у двери капитана.
— В малом диванном зале. Разговаривает с какими-то турецкими чинами.
Батиште поспешил к господарю. Он застал его в компании турок, которые от страха перед взбунтовавшейся чернью бежали в господарский дворец.
— Государь, — поклонился он. — Великая беда в городе творится. Голытьба тронулась!
— И чего она хочет? — спросил воевода хриплым голосом.
— Твою милость требует. Желает, чтоб ты им правоту сотворил.
— Послать драбантов и рейтаров[14], чтоб дали, чего они желают, приказал воевода. — Позвать капитана Христю!
Стоявший на пороге слуга растерянно заморгал:
— Не может прийти капитан, твоя милость! — поклонился он.
— Это почему?
— Капитан со всеми драбантами держит сторону бунтующих бояр.
— Проклятие! Послать рейтаров разогнать их!
— Не желают рейтары. Требуют, чтоб сперва заплатил им жалование за три месяца, тогда пойдут.
— Раз так, пускай стреляют пушкари! — рассвирепел господарь.
— Государь, — потухшим голосом заговорил советник. — Ничем это делу не поможет. Лучше выйди и покажись народу. Пообещай, что все сделаешь, как люди хотят, — и бояре, и чернь. Успокой их, погодя отдашь зачинщиков в руки палача. Пойдем сейчас! Подать шапку и меч его милости! И поднять на башне флаг! — суетился Батиште.
Воевода вышел во двор. Увидав сгрудившийся там народ, он спросил:
— Что с этими людьми?
— Это наши греки, удравшие от топоров убийц. Знал я, что так оно и будет!
— Отстань, прошу! — сердито огрызнулся воевода и стал подниматься на башню у главных ворот. Он окинул взглядом волнующуюся, как море, толпу и прошептал:
— Что бы смогло сделать мое войско с таким множеством бунтарей.
Завидев господаря со знаками власти, толпа поутихла. Воевода поднял меч.
— Отчего возмущаетесь, христиане? — крикнул он.
— Правды хотим, государь! Сдирают с нас греки и то малое, что еще осталось, оставляют нас и младенцев наших помирать с голоду! — раздались из толпы крики.
— Выдай нам Батиште! К нему у нас разговор имеется! — крикнул ворник Лупу.
Воевода обернулся к советнику, лицо которого стало белее известки и спросил:
— И это им обещать?
— Уйдем, твоя милость! Уйдем скорее!..
— Греков нам выдай! Они нас хлеба лишили!