— Не греки грабят вас, христиане!..
— Они, проклятые, они грабят и по миру пускают! — неистовствовала толпа. — Противу их мы!
— Ежели вы против греков, значит и против меня! Мой совет: разойдитесь по домам и перестаньте бунтовать! А там видно будет.
— Выдай нам Батиште, твоя милость! Пускай отчет дает в своем воровстве! — взмахнул саблей ворник Лупу.
— Не теряй времени, государь! Видишь — они и не думают слушаться! Ворвутся, разбойники, в ворота и тогда нам несдобровать. Рыдваны стоят наготове у нижних ворот. Там пока тихо. А о твоем и государынином добре мои люди позаботятся. Теперь, пока не поздно, бежим!
Поддерживаемый под руки, воевода взобрался в рыдван, и длинная вереница колясок и подвод, в которых ехали и госпожа Елена с сыном, и турецкие чиновники, и греки, искавшие прибежища при дворе, тронулась вниз, вдоль берега Бахлуя.
Вплоть до Баликской равнины они двигались беспрепятственно, но когда выехали на степной простор, воевода содрогнулся при виде надвигающегося на них леса вил и кос.
Несколько стоявших на дороге бояр со своими оружными людьми перерезали дорогу толпе.
— Люди добрые! — крикнул боярин Бухуш. — Господарь наш воевода Александр со своими домочадцами следует в Царьград. Отпустим его с честью и невозбранно!
— Пускай его милость уезжает, — сказал покрытый струпьями крестьянин в изодранной поддевке, — но греков оставляет нам. Нам с этими ворами поговорить охота.
— И Батиште нам выдай, твоя милость! — сказал боярин Бухуш.
— Батиште! Этого пса прожорливого! — заревела толпа.
Советник сжался в углу кареты и, не мигая, смотрел расширенными от ужаса глазами.
— Не выдавай меня, твоя милость! — взмолился он, и его зубы застучали, как в лихорадке. — Не выдавай меня этим убийцам! Вспомни про мою верность тебе...
Бухуш рванул дверцу рыдвана и сказал:
— Просим тебя, государь, выйти на минутку.
Воевода, весь дрожа, вылез из рыдвана, едва передвигая ноги.
— Теперь, твой черед, кир Батиште! — сказал Бухуш.
— Нет! — завопил вне себя советник. — Не отдавайте меня в руки убийц! Пощадите! Я не хочу! Не отдавай меня, государь!
— А почему, твоя честь, не постеснялся отдать нас в руки палача? — с издевкой спросил Бухуш.
— Ложь все это! Подлые измышления! Не слушайте Асени!..
Бухуш обернулся к толпе и коротко приказал:
— Хватайте его!
Кто-то вцепился в кафтан советника и поволок из кареты. В отчаянии, как идущий ко дну, Батиште пытался ухватиться за полу господарского кафтана.
Воевода отворотил лицо, чтобы не видеть, как дубинами и топорами рушат советника, тело которого в одно мгновение превратилось в истоптанную грязную тряпку.
В это время поспели и кареты беглых греков, и натравленная толпа накинулась на них.
— Прошу за жизнь господарыни и сына нашего! — произнес воевода белыми от страха губами.
— Отправляйтесь! — крикнул кучерам боярин Бухуш. — Гоните во весь опор! Поедет стража и окружит коляску господарыни, пока не отъедете достаточно далеко.
Долго еще слышался Александру рев толпы, вопли тех, кого убивали.
Вскоре бояре, оставшиеся у стен господарского дворца, узнали о бегстве воеводы и об избиении греков на Баликской равнине. Батиште был мертв, растерзан толпой. Александр, покровительствовавший грекам, покинул престол. Следовательно, исполнились все их желания.
Нужно было утихомирить голытьбу и избрать нового господаря. Поскольку и чернь принимала участие в этом мятеже, бояре решили спросить тех, что сгрудились на площади, — кого они хотят господарем?
Ворник Лупу, находившийся во главе толпы, привстал в стременах и крикнул:
— Люди добрые! Великий суд свершился, враги наши уничтожены! Грабители и обидчики народа в прах втоптаны!
Толпа принялась восторженно свистать и размахивать дубинами.
— Возблагодарим господа за то, что сотворил справедливость!
И вновь раздался радостный рев, и в воздух взлетели кушмы[15].
— Покинул нас воевода Александр, который стоял за греков, — продолжал ворник Лупу. — Другого господаря теперь выбирать надобно.
— Пускай твоя честь будет нам господарем! — раздалось несколько голосов из боярских рядов.
— Ворника Лупу — господарем! — загудела чернь. — Ворника Лупу хотим!
А в это время сквозь бесновавшуюся толпу прокладывал себе дорогу широкоплечий человек в лохмотьях. На шее у него висела сума. В его блуждающих глазах горело пламя безумия. Остановившись перед ворником, он принялся в упор разглядывать его. От напряжения лоб его покрылся испариной. Он делал нечеловеческие усилия, дабы что-то вспомнить.
Толпа волновалась:
— Ворника Лупу — хотим! Ворника Лупу!..
Внезапно лицо нищего просияло. Он подошел вплотную к ворнику и впился в него взглядом.
— Ты ворник Лупу?
— А ты кто такой? — спросил в свою очередь тот, не отвечая на вопрос.
— Не признаешь?
— Вроде бы нет, — молвил недоумевающий ворник.
— А Илинку, дочерь мою, — знаешь?
— Скынтеяну... Ты это?
— Я! Давно ищу тебя, барин, давно...
— Что у тебя ко мне за дело?
— Хочу женить тебя на Илинке. У меня красивая дочь! — хихикнул он. — И свою мужскую похоть ты с ней справил! Найму музыкантов на свадьбу и петь буду, и плясать буду...
Мужчина принялся скакать, издавая дикие крики.
Ворника прошиб холодный пот.
— Уберите его, — приказал своей страже. — Он безумный!
Несколько парней спешились и схватили сумасшедшего. Однако тот с неожиданной силой стряхнул их.
— Ага! — крикнул он, и лицо его исказилось ненавистью. — Господарем быть захотел, греческое отродье!
Скынтеяну возвел руки к небу:
— Прочь, безумные! Кого господарем выкликаете? Этого кровососа? Греческое отродье? Грек он, Христом клянусь, — грек!..
Глаза безумца стали рыскать вокруг. Он увидал белевшую на земле лошадиную кость. Проворно схватил ее, и с нечеловеческой силой метнул в ворника. От страшного удара в голову Лупу покачнулся в седле, застонал и поднес руку к рассеченному лбу. Пальцы окрасились кровью. Он поднял руку над головой и, собрав последние силы, прошептал:
— Одной крови мы, братья!
Затем свалился на руки своей стражи. Его понесли и уложили на подводу.
— Отвезите ко мне домой! — приказал боярин Башотэ. — Сдайте ворника на попечение госпожи моей Аглаи.
Возница взмахнул бичом, и подвода с раненым ворником понеслась по ухабам. Оставшиеся на месте бояре, потрясенные тем, чему только что были свидетелями, приказали повесить безумца.
— Откуда взялся этот мерзавец, осмелившийся запустить костью в ворника? — спрашивали бояре.
— Какой-нибудь греческий лазутчик, — высказал свое мнение Башотэ.
Всю дорогу, пока Скынтеяну волокли к виселице, он продолжал хохотать. И только петля остановила этот безумный смех.
Долгое время еще раскачивал ветер на обочине дороги тело повешенного безумца, привлекая воронье и наводя ужас на проезжающих. Много дней пролежал после нанесенного ему удара ворник Лупу в доме боярина Юрашку Башотэ. А тем временем, посоветовавшись между собой, кого выбрать господарем, сговорились, в конце концов, бояре привести Мирона Барновского, который уже однажды княжил и покинул престол, потому как отказался уплатить прибавку к дани, как того требовали турки. Однако некоторые бояре хотели видеть господарем ворника Лупу.
— Ворник Лупу, — говорили они, — человек совестливый. Для родной стороны и добра нашего старается.
— Теперь-то он, может, и старается, — молвил боярин Чехан, — а как окажется на престоле, кто его знает, что творить станет. Барновского же мы все знаем как господаря доброго и справедливого.
И так отправились бояре в Устию, дабы поклониться Мирону Барновскому уже как господарю. Обо всем этом ворник узнал позднее. Теперь же он лежал без сознания в постели под заботливым присмотром госпожи Аглаи и верного Асени, который непрестанно менял мокрые полотенца на его рассеченном лбу.
Когда он, наконец, открыл глаза, то показалось ему, что вернулся с того света.
— Где я нахожусь? — спросил он слабым голосом.