Не буду рассказывать, как удалось найти почту. Приберегу для будущего этот сюжет, который вполне годится для либретто героического балета «Интеллигент за Полярным кругом». А что? Танцор в унтах и в шубе на собачьем меху – это будет свежо и эффектно note2.
Заведующая почтой Нина Васильевна Высокова охотно согласилась помочь. Она позвонила на Сомнительную, и состоялся разговор, который внес полную ясность в ситуацию.
– Алло, Сомнительная! Говорит Высокова. У нас пурга, все замело. Здесь корреспондент спрашивает, как у вас погода. Что? Нет, это Высокова говорит, алло! Как? Да, да, здравствуйте. Так у нас здесь коррес… Высокова говорит! Алло, Вы-со-ко-ва! Боже, да я два раза с вами здоровалась, ну здравствуйте! Вы меня слы… Вы-со-ко-ва! Да, да, добрый день! Так корреспондент спрашива… Что?! Фу-у-у!..
Нина Васильевна чрезмерно энергично опустила трубку на рычаг. Я поинтересовался, что это был за последний вопрос, который переполнил чашу терпения.
– Меня спросили, – Нина Васильевна тяжело вздохнула, – кто это говорит…
Я извинился за доставленное беспокойство и отправился в обратный путь. Если к почте меня провожала бухгалтер Люба Ковылева из правления колхоза, то теперь дорогу к горе я решил найти самостоятельно. Через несколько минут я изловил себя на мысли, что не знаю, в какую сторону идти. Поскольку к почте я шел против ветра, то сейчас казалось логичным двигаться в обратном направлении: вывод, который делал честь моей сообразительности. Но в том-то и дело, что проклятый ветер стал дуть со всех четырех сторон! Меня кружило, толкало, швыряло и вертело, как бессловесную юлу. Ориентир – магазин у спуска с горы – куда-то исчез. Я тыкался носом в самые разные дома, выбирался на новую дорогу и в результате потерял и дома, и дорогу, и всякое представление о том, где нахожусь. В двух шагах ничего не было видно, дышащий на ладан фонарик вырывал из тьмы лишь удручающе одинаковые снежные вихри да еще создавал тени, которые навевали всякие кошмары.
Все-таки как следует струхнуть мне не пришлось. Несколько шагов вслепую
– и, вскрикнув от неожиданности, я покатился с горы. Но это благородное, спасительное падение и положило конец моим злоключениям. Ибо теперь добраться до станции было парой пустяков, и несколько минут спустя я ввалился в радиорубку.
– Ну, как дела? – спросил Мокеев.
– Был наверху! – с гордой простотой ответил я.
– Дозвонились?
– Нет! Но я был наверху.
– Ну и что? – удивилась Маша.
Я снисходительно посмотрел на этого ребенка, нет, ей не понять все величие того факта, что я был наверху. То, что я испытал, под силу только волевым и могучим мужчинам! И я сказал… пожалуй, самую непростительную глупость, когда-либо исходившую из моих уст:
– Попробовали бы вы сами туда подняться! Мария посмотрела на мужа, муж посмотрел на Марию, потом они оба посмотрели на меня – и прыснули. Сказать почему?
Потому что Мария всего час назад была наверху. Там, в колхозном пансионате, наливается соками трехлетнее и любимое чадо супругов Мокеевых, и это чадо нужно тискать и ласкать не меньше двух раз в сутки. Сначала над ним нежно мурлычет мама, а во второй половине дня приходит суровый и строгий папа.
– Но как вы туда забрались? – искренне поразился я. – Ведь вас, такую… простите… малышку, ветром сдует!
– И сдувало, – Маша засмеялась, – три раза. Ну и что?
– А пурга? – не сдавался я. – Ведь можно замерзнуть?
– Разве это пурга?– Маша пренебрежительно фыркнула. – Вот в прошлом году была пурга так пурга. Ветряк сломало. Доходило до пятидесяти метров в секунду, да еще при сорокаградусном морозе. А сегодня и тридцати метров нет и градусов не больше.
Вот тебе и малышка!
ВЕЧЕР У КАМИНА
Я всегда с некоторым недоверием отношусь к людям, которым скучно. Можно еще понять Онегина, которому Гарольдов плащ мешал рубить капусту и доить корову в своем имении, но когда на скуку жалуется современный человек, то он либо позирует, либо попросту ленив; и в том и в другом случае его нужно отдать на растерзание «Крокодилу». Ничто так не излечивает от скуки, как заботы. Особенно во время пурги, способной ввергнуть в черную меланхолию даже самого проверенного сангвиника. Нет в пургу ничего опаснее, чем лежать, задрав ноги, на постели и тупо смотреть в окно.
Но забот на станции было хоть отбавляй. Каждые три часа Москва требовала очередную сводку. Именно сводку, а не красноречивые жалобы на то, что ее невозможно дать из-за пурги. Три раза в сутки – душа из тебя вон, а зонд обязан взлететь. Раз в десять дней – пусть мороз рвет термометры, но баню откладывать нельзя. И не откладывали. Двое суток раскаляли каменку, лязгали зубами в предбаннике, где было около нуля, пулей влетали в натопленную парную и весело терли друг другу спины.
А по вечерам собирались в кают-компании. Вот что она собой представляет. Открыв дверь, вы попадаете в холодные сени, где вас встречают две собаки. Это привилегированные псы, они состоят при кухне и дорожат своим положением. Они никогда вас не облают, но, кроме снисходительного презрения, ничего от них не ждите, потому что подлинного, не из-под палки, уважения заслуживают, конечно, только поварихи. Помимо двух придворных собак, на станции прозябает десяток их менее счастливых собратьев, таких же рослых и пушистых, но куда менее упитанных. Положение бедных родственников делает их приветливее и сердечнее – такова собачья жизнь.
Из сеней вы входите в коридор. Направо кухня, где безраздельно царствуют поварихи, женщины с большим и щедрым сердцем. Три раза в день они досыта кормят полярников, ни один из которых не жалуется на отсутствие аппетита. Питание здесь бесплатное, и поэтому день получки приобретает символическое значение. Но на количестве и качестве еды это обстоятельство не отражается. Колхоз, в изобилии снабжает станцию олениной; ее вкусовые качества в отличие от строганины я оцениваю весьма высоко. Картофеля, разных круп, вермишелей и муки запасено достаточно. Ежедневно в кают-компании подается свежий хлеб, а по воскресеньям – совсем домашние булочки и пышки. Но если вы не хотите, чтобы лица обедающих подернулись большой человеческой печалью, а поварихи ударились в слезы – не вспоминайте про огурцы и капусту. Русский человек скорее откажется от апельсинов и яблок, чем от этих нежно любимых овощей; впрочем, фрукты на станции тоже отсутствуют, что лишает полярников возможности отказаться от них в пользу огурцов и капусты.
Дальше начинается собственно кают-компания. Здесь две комнаты. Та, которая побольше, в разное время суток служит столовой, клубом, зрительным залом и танцплощадкой. В этой комнате едят, обсуждают текущие дела, гоняют стальные шарики по обветшалому бильярду, забивают «козла», читают и греются у камина – что кому хочется.
note 2
Право первой постановки предоставляется театру, который раньше других откликнется на это предложение (В. С.).