Почтенный поклонился и передал слово следующему.
Домм пятого вечера. Осуохай с Луной
Новые серебряные кольца вдела в уши Лахса. Подчернила углем реденькие бровки, вплела в негустую косу пучок конской гривы, чтобы казалась толще. На пышную грудь легло родовое украшенье – наследство матери мужа – солнце-гривна с льющимися ниже пояса чеканными звеньями.
Манихай выпятил тощий живот, селезнем прошелся вокруг жены. Тоже принарядился – накинул на плечи кафтан с дымчато-серой опушкой. Прост был беличий мех и подол коротковат, зато не обноски чьи-нибудь, обновка с иголочки. Лахса залатала рубаху Дьоллоха, проверила, все ли в порядке с одеждой младших.
Ну вот, все подготовлены ко второму праздничному дню. Не стыдно будет гордиться успехом сына и брата в хомусном состязании. В том, что Дьоллох не ударит в грязь лицом, никто не сомневался. Даже он сам. Может, и не получит награду, главное же не это… Он знал, что его хомус окажется лучше многих.
Дьоллох мог бы посоревноваться с певцами, – отлинявший голос его реял легко, – но решил не тратить попусту силы. Зачем ему кус жирной вареной конины на мозговой кости, вручаемый за веселые припевки? К чему узорная власяная циновка за исполнение высокой песни тойу́ка?[7] Славно со стороны послушать состязанье певцов, когда ты уверен в своем пении-игре на хомусе, сулящем, пожалуй, двухвёсного стригуна[8]. Или кобылу.
Парень досадливо поежился: прочь, прочь, хвастливые думы! Отругал себя: помни слова сказания славного олонхосута Ыллыра. Вчера от них было так страшно, что почти весь вечер хотелось родиться заново простым, не отмеченным Кудаем человеком. В мудром олонхо истина всегда сверху, как масло в воде…
На завтрак Дьоллох выпил чашку кумыса, а от еды отвернулся. Сегодня нутро должно наполниться свободным дыханием и стать послушным для отраженья волшебных звуков. Сидя у окна с хомусом в руках, без конца проверял на свету, ярко ли блестят отполированные щечки снасти, по-прежнему ли упруга и податлива дразняще высунутая хомусная «птичка» – кончик закругленного язычка.
Мысли крутились у трех праздничных коновязей. Прикидывал, как стать выгоднее, чтобы и видели его все, и не так сильно бросался в глаза стыдный загорбок… Но предложи сейчас боги поменять джогур на красивую внешность, Дьоллох бы не раздумывая отказался. Наружную красоту губят долгие весны, а чудесный дар останется с ним до встречи с Ёлю, а может, и дольше. Примерно так вчера говорил почтенный.
Местным нравится, как поет-разговаривает хомус Дьоллоха, вторящий звукам небес и земли. Пусть теперь послушают и удивятся гости, прибывшие с далекого севера. Особенно эта загадочная Долгунча, внучка знаменитого Ыллыра.
Атын зачем-то окликнул брата, но тот и не пошевелился. Манихай поднес палец к губам: не беспокой певца, перед испытанием уши его слушают тишину…
В полдень, когда тень солнца укоротилась, у трех коновязей послышались переливы запевок, что настраивают голоса на песенный звук:
– Джэ-буо! Джэ-буо-о-о!
Со всех концов Тусулгэ народ повалил к главной поляне, где уже установили семь барабанов на подставках-копытцах, Бешеную Погремушку[9] и ряды скамей вокруг.
Стараясь казаться выше, Дьоллох вытянул шею и приблизился к месту состязания степенно, как подобает уважающему себя взрослому человеку. Присел с краю, подальше от своих. Певцу необходимо одиночество.
После тойуков трех запевал начались лукавые песенки. Парень из соседнего аймака, скроив тоскующую мину, протянул руки к здешней певунье и запел.
9
Бешеная Погремушка – музыкальный инструмент: полое бревно с колотящими подвесками снаружи и сыпучей мелочью внутри.