Выбрать главу

Мартин Бек и пальца не успел оторвать от кнопки, когда Бертиль Морд распахнул дверь.

На нем были форменные брюки, а кроме брюк — майка и деревянные башмаки. От него разило перегаром, но к перегару примешивался запах одеколона, и неспроста — огромная ручища сжимала флакон «Флориды» и опасную бритву. Указывая бритвой на своего караульщика, он заорал:

— Это еще что за чертова кукла битых два часа стоит и таращится на мой дом?

— Ничего подобного, — сказал Мартин Бек, входя и закрывая за собой дверь. — Ничего подобного…

— Что — ничего подобного? — кипятился Морд. — В чем дело, черт возьми?

— Спокойно, спокойно…

— Спокойно? Так оставьте меня в покое! И не подсылайте переодетую шантрапу, чтобы шпионила за мной. Я привык быть сам себе хозяин. А ты-то кто, черт бы тебя побрал? Главная ищейка?

— Вот именно, — сказал Мартин Бек.

Он прошел мимо Морда и стал осматривать полутемную комнату. Запах стоял такой, словно здесь спало пятьдесят индивидов, притом отнюдь не человеческого рода. Окна завешены старыми ватными одеялами со множеством дыр и жирных пятен; впрочем, если отогнуть угол внизу, можно выглянуть наружу. У одной стены стояла кровать, которую не убирали неделями, а то и месяцами. Обстановку дополняли четыре стула, стол и здоровенный гардероб. На столе — стакан и две бутылки русской контрабандной водки: одна совсем пустая, другая наполовину. В углу валялась гора грязного белья, через открытую дверь в другом конце комнаты было видно кухню, где творилось нечто неописуемое.

— Я побывал в ста восьми странах, — орал Морд, — и нигде не видел ничего подобного! Ищейки тебя донимают. Больничная касса тебя донимает. Налоговый инспектор, собес, инспектор по борьбе с алкоголизмом и прочая шваль. Энергосбыт, таможня, переписчики, поликлиника. Даже почта покоя не дает, хотя мне никакая почта не нужна.

Мартин Бек перевел взгляд на Морда. Не мужчина — медведь, рост не меньше метра девяносто, вес — добрых сто двадцать пять. Черные волосы, темные злые глаза.

— Откуда ты взял эти сто восемь стран? — спросил он.

— Не говорите мне «ты». Я не желаю, чтобы всякая сволочь ко мне на «ты» обращалась. Говорите «сэр» или хотя бы «господин». Откуда взял? Дурацкий вопрос, я же сам счет вел. Сто восьмая — Верхняя Вольта. И провалиться мне на этом месте — хуже нашей нет. Я лежал в больницах Северной Кореи, и Гондураса, и Макао, и Доминиканской Республики, и Пакистана, и Эквадора. И нигде не видел такого безобразия, как здесь, в Мальмё, этим летом. Сунули в палату, которую строили еще в прошлом веке.

Морд посмотрел по сторонам.

— Здесь не убрано, — продолжал он. — Я не мастер убирать, не обучен.

Он взял пустую бутылку и отнес на кухню.

— Ну так, с этим все. А теперь позвольте задать один вопрос. Что тут такое происходит, черт возьми? Почему, когда я бреюсь, какой-то идиот скребется в мою дверь? Я бреюсь два раза в день, утром в шесть часов, потом в три. Сам бреюсь. Опасной бритвой. Так лучше.

Мартин Бек молчал.

— Я задал вам вопрос. Не слышу ответа. Вот вы — кто вы такой? За каким чертом пришли в мой дом?

— Меня звать Мартин Бек, я служу в полиции. Комиссар уголовной полиции, начальник отдела по расследованию убийств.

— Год и месяц рождения?

— Двадцать пятое сентября тысяча девятьсот двадцать второго года.

— Ясно. То ли дело, когда сам вопросы задаешь. Что вам угодно?

— Ваша бывшая жена пропала семнадцатого октября.

— Ну и что?

— Нам хотелось бы знать, куда она могла деться.

— Хотелось бы… Но я же говорил, сто тысяч чертей, что ничего не знаю. Семнадцатого числа я как раз сидел на пароме «Мальмёхюс», опрокинул стаканчик. Ну хорошо, не стаканчик.

— Вы, кажется, держите что-то вроде ресторана?

— Держу. У меня там две бабы работают. И полная чистота, черт возьми, вся медь сверкает, а не то я их в два счета выставлю. Я проверяю. Захожу, когда меня никто не ждет.

— Понятно.

— Вы там что-то насчет убийства намекали.

— Да, такая возможность не исключена. Похоже, кто-то ее похитил. А ваше алиби не очень-то надежно.

— Мое алиби в полном порядке. Я сидел на «Мальмёхюсе». А вот рядом с ней псих живет, извращенец. Если он Сигбрит хоть пальцем тронул, я ее собственными руками задушу.

Мартин Бек посмотрел на его руки. Страшные руки. Не только человека — медведя задушат.

— Вы сказали «ее». «Задушу ее».

— Я оговорился. Я люблю Сигбрит.

Так, вот и прояснилось кое-что. Бертиль Морд — опасный человек, он не владеет собой. За много лет привык командовать другими. Возможно, он неплохой моряк, но на суше ему не по себе. От него можно ждать всего, в том числе самого худшего.

— Вся беда моя в том, что я родился на свет в этом проклятом Треллеборге, — говорил Морд. — Стал, так сказать, гражданином, а на черта мне это надо. В стране, которую я могу выносить месяц, от силы два. И все бы еще ничего, все шло хорошо, пока я не заболел. Я полюбил Сигбрит, почти каждый год к ней приезжал. Нам было хорошо вместе. Потом я снова уходил в море. Пока не началась эта волынка. Печень забастовала, и теперь мне не дают справку.

Он помолчал.

— А теперь уходите, — вдруг произнес он. — Не то я разозлюсь и врежу по морде.

— Ладно, — ответил Мартин Бек. — Если приду снова, то скорее всего с ордером на арест.

— Катитесь к черту.

— Что вы можете сказать о вашей жене? Что она за человек?

— Не ваше дело. Вон отсюда.

Мартин Бек шагнул к двери.

— Всего доброго, капитан Морд, — сказал он.

— Постойте, — вдруг остановил его Морд.

Он поставил на стол одеколон, положил бритву.

— Я передумал. Сам не знаю почему.

Он сел и налил себе стакан водки.

— Пьете?

— Пью, — ответил Мартин Бек. — Но не сейчас и не теплую водку.

— И я не пил бы теплую неразбавленную. Будь у меня стюард или слуга, который по первому знаку бегом приносит лед и лимонный сок. А что, в самом деле, продать пивнушку, уехать да наняться на пароход в Панаме или Либерии…

Мартин Бек сел к столу.

— Вот только одна загвоздка. Меня не возьмут капитаном. От силы штурманом у какого-нибудь типа вроде меня самого. И уж я не стерпел бы. Задушил бы гада.

Мартин Бек молча слушал.

— Но хоть упиться насмерть в море можно мне или нет? Много ли мне надо было — Сигбрит и пароход. Теперь ни того, ни другого. И околеть спокойно не дают, всякий черт сует свой нос.

Он обвел взглядом комнату.

— Думаете, мне нравится так жить? Нравится в дерьме сидеть?

Он хлопнул ладонью по столу так, что стакан едва не опрокинулся.

— Знаю, знаю, что вы думаете! — орал он. — Вы думаете, я Сигбрит угробил. Да только не было этого. Неужели не ясно? Э, да знаю я цену вам, ищейкам шведским и всем прочим. Полицейские — крысы портовые. Только на то и годятся, чтобы приходить на борт и разживаться выпивкой и сигаретами, а не дашь — пожалеешь. Помню паразита одного в Милуолле, когда мы туда ходили. Этакий бобби. Как пришвартуемся — стоит будто статуя и козыряет. «Йес, сёёр», да «Глэд ту си ю, кэптен»[1]. Потом набьет карманы табачком и бутылками так, что еле ползет по сходням. И у нас то же самое.

— Мне не нужно от вас ни водки, ни табака.

— А что же вам нужно, черт возьми?

— Мне нужно знать, что случилось с вашей бывшей женой. Поэтому спрашиваю, что вы можете о ней сказать, что она за человек.

— Человек? Она хороший человек. Чего вы от меня добиваетесь? Я ее люблю. А вам надо меня подловить. Слышали от этого полицейского в Андерслёве, что я ее поколачивал. А вам известно, что он сам мне однажды по морде съездил? Никогда не думал, что у него духу хватит. Это мне-то — меня всего один раз в жизни били, да и то — четверо против одного. В Антверпене. Но в Андерслёве он был прав, а я не прав, вот и смирился.

вернуться

1

Я рад видеть вас, капитан (англ.)