— Но почему они стали биться?
— Клодий и Милон были давние враги.
— Почему?
— Почему вообще становятся врагами? Враждуют обычно, если не могут чего-то поделить.
— Женщину?
— Иногда. А иногда мальчика. А иногда отцовскую любовь. Или наследство. Или участок земли. В нашем случае два человека не поделили власть.
— А они не могли договориться, кто кем будет командовать?
— Видимо, нет. Власть, Диана — это такая вещь, которую очень трудно поделить. И бывает, что двоим, рвущимся к власти, тесно на земле. Чтобы один продолжал жить, другому приходится умереть. Это то, что мы, римляне, называем политикой. — Я улыбнулся, но улыбка вышла совсем не весёлая.
— Ты ведь терпеть не можешь политику, да, папа?
— Хотел бы я так думать.
— Но мне казалось…
— Я похож на человека, который кричит, что терпеть не может театра, и при этом не пропускает ни единой пьесы. Он уверяет, что ходит в театр лишь за компанию, но знает назубок всего Теренция.[4]
— Значит, в душе ты любишь политику.
— Нет, не люблю. Но политика — она как воздух, которым мы дышим; а мне совсем не хочется перестать дышать. Можешь назвать это иначе: политика — болезнь римлян, и я подвержен ей не меньше других.
— Как это?
— Бывают народы со своими, особенными болезнями. Помнишь, Метон рассказывал о галльском племени, где все рождаются глухими на одно ухо? А мама говорит, что где-то на Ниле есть деревня, где у людей появляется сыпь, как только рядом оказывается кошка. Я сам как-то читал, что в Испании люди страдают от болезни зубов, и единственное исцеление от этой болезни — пить собственную мочу.
— Папа! — скривилась Диана.
— Недуги бывают не только телесные. Афиняне привержены к искусству; без него они делаются раздражительными и страдают несварением желудка. Александрийцы живут ради торговли — они продали бы дыхание девственницы, если бы сумели закупорить его в сосуд. Про парфян говорят, что они помешаны на чистокровных скакунах, и род идёт войной на род, чтобы отбить племенного жеребца. А недуг римлян — политика, и рано или поздно им заражается каждый. В наше время он не минует даже женщин. Болезнь эта подкрадывается исподволь, и лекарства от неё нет. Разные люди болеют по-разному: некоторые переносят её тяжело, некоторые совершенно не замечают. Одного она калечит на всю жизнь, другого убивает, а третий наоборот, делается здоровее и сильнее.
— Так это хорошо или плохо?
— Это наша жизнь, Диана. Жизнь Рима. А хорошо это для Рима или плохо, полезно или вредно — я не знаю. Политика помогла нам покорить мир. Но последнее время я начинаю задумываться: а не она ли нас погубит? — Я снова взглянул на Форум, но уже не как Юпитер с горы Ида, а как Плутон на царство мёртвых.
Диана откинулась назад и легла на черепицу, глядя в небо. Голова её покоилась на густых чёрных, как вороново крыло, волосах, как на подушке. В тёмных глазах отражались огоньки звёзд.
— Мне нравится, когда ты разговариваешь со мной так, папа.
— Как «так»?
— Как с Метоном, пока он не ушёл на войну. — Она повернулась на бок и, опершись на локоть, взглянула мне в лицо. — Думаешь, будет что-то ужасное?
— Думаю, люди Клодия и его близкие считают, что самое ужасное уже произошло.
— Я имею в виду для нас. Нам что-то угрожает?
— Пока я могу что-то сделать, с нами всё будет хорошо. — Я коснулся её лица, погладил по волосам.
— Но становится всё хуже и хуже — ведь так вы с Эко всегда говорите, когда рассуждаете о политике? А теперь, когда Клодия убили, курию сожгли, стало совсем плохо. Думаешь, может что-то случиться?
— Что-нибудь всегда может случиться — где-нибудь, с кем-нибудь. Единственное, что тут можно сделать — молить Фортуну о милости и надеяться, что она внемлет твоим мольбам. И завидев политика, сразу же сворачивать в другую сторону.
— Я серьёзно, папа. Может случиться так, что всё рухнет — для нас, для всех?
Что я мог ей ответить? В памяти всплыла сцена из времён молодости: бесчисленные ряды насаженных на пики голов на Форуме. Враги диктатора Суллы, молчаливые свидетели его победы. Власти поклялись, что впредь такое не повторится. С тех пор прошло тридцать лет.
— Я не могу видеть будущего.
— Но ты знаешь прошлое и потому понимаешь, что случилось между Клодием и Милоном. Объясни мне. Если я тоже пойму, мне не будет так страшно.
— Хорошо. Только начать придётся издалека — с Цезаря и Помпея. Ты ведь знаешь, кто это такие?
— Конечно. Гай Юлий Цезарь командует армией, в которой служит Метон. Он величайший полководец со времён самого Александра Великого.
4
Публий Теренций Афр — Publius Terentius Afer — римский драматург 2 в. до н. э. автор шести пьес.