Мать сидела в кухне, держа на коленях аккуратно сложенный жакет и с выражением ужаса на лице. Очевидно, она воспользовалась своим ключом и последние полчаса только и делала, что взирала на кучку грязного белья, терпеливо ждущего, когда его загрузят в стиральную машину. У нас типичный случай тотального недопонимания. Мы действительно старались встречаться чаще, но каждый раз ухитрялись разойтись во мнениях. Поцеловав ее, я вдохнула привычный запах кофе, духов и злости.
– Не знала, что ты собираешься приехать.
– Конечно, знала, дорогая. Я оставила четыре сообщения.
– Надо было позвонить на мобильный.
Я послала мысленное проклятие по адресу Уилла. Наверняка это он стер сообщения и то ли позабыл, то ли не удосужился сказать мне. Я скользнула взглядом по маминому наряду: свежее голубое платье, на шее – жемчужное ожерелье. Как ей это удается – проехать из Блэкхита в сорокаградусную жару, и чтобы ни один волосок не растрепался?
– Уилла сегодня не видела. Ты ему звонила? – спросила я.
– Ты же знаешь, он на мои звонки не отвечает.
Я подсела к матери и попробовала провернуть трюк с улыбкой.
– Мы могли бы сходить куда-нибудь вдвоем. Если ты, конечно, не против.
– Разве тебе не нужно освежиться?
– Сегодня выходной. Могу позволить себе небольшую неряшливость.
Гостья вздохнула и посмотрела в окно.
– Он так и не избавился от этой жуткой машины.
– Думаю, ему страшно с ней расстаться.
– Почему? – В мамином голосе прорезалась нотка раздражения.
– Уилл спит в ней иногда, когда неважно себя чувствует.
– Ты не должна позволять ему этого, Элис. – Ее серые глаза потемнели.
– Мама, Уиллу тридцать шесть лет. Я не могу ему указывать.
Мы вышли. Прогулка вдоль реки подействовала на мать благотворно. Она смягчилась и даже рассказала, что собирается на Крит с подругой из библиотеки. Послушать ее, так весь отпуск грозил обернуться бесконечным хождением по минойским руинам, но ее такой вариант вполне устраивал. Мою маму трудно представить лежащей под солнцем в шезлонге и слушающей баюкающий шум моря. Потом она переключилась на волонтерскую работу – отвечать раз в неделю на звонки в центре помощи бездомным. Может быть, такая деятельность позволяла ей не чувствовать себя виноватой? Уилл жил в машине восемь лет, но она никогда не предлагала ему занять свободную комнату.
– В понедельник была на могиле твоего отца, – сказала она.
– Неужели? – Вот так новость! Я даже не смогла подобрать подходящий ответ. Последний раз мама вспоминала его с полгода назад.
– Розовый куст, что я там посадила, прижился хорошо. Скоро уже делать подрезку.
Я кивнула. Отец нисколько не интересовался садом и лишь изредка, не выдержав маминых приставаний, соглашался постричь лужайку. Обычно же он предпочитал напиваться в гараже. Мне показалось, что мать хочет объяснить что-то, но мы подошли к Музею дизайна прежде, чем это желание вылилось в слова. Мы купили билеты и ступили в мир фантазий. Выставка называлась «Детские игры». Сотни кукол Барби застыли в резервуаре, заполненном прозрачной смолой. Некоторые, подняв руки, отчаянно пытались выплыть на поверхность.
– Какая нелепость! – фыркнула мама. – Интересно, что бы это все значило?
Я на секунду задумалась.
– Может быть, невозможность изменить детские воспоминания? Они застывают навеки.
Мать нахмурилась. Переходя от одного экспоната к другому, она лишь мельком взглянула на построенный из деталей и подвешенный к потолку огромный город. Я хотела угостить маму чаем со льдом, но ее настроение после музея снова испортилось. Тем не менее на обратном пути она все же нашла кое-что достойное своего восхищения. Это были свисавшие с фонарей цветочные корзины с лобелией[17] и геранью.