И в данном случае эту идеологию прекрасно иллюстрирует название старинной строевой песни Испанского легиона — «Еl novio de la muerte» — «Жених смерти»[109].Через всю испанскую культуру — литературу, поэзию, музыку — лейт-мотивом проходит тема прочной связи, симбиоза ножей и смерти…
Рис. 10. Ф. Самано, приговоренным к расстрелу за разбой, улыбается и докуривает сигару в ожидании залпа. Фото Г. Касасола, Мексика, 1917 г.
У Эрнандеса наваха — это «зарница смерти», птица, которая «под левой грудью угрюмые гнёзда вьёт»[110]. В поэзии Лорки она появляется то в образе цветка из ножей, источающего смертный аромат[111], то как стальные ножи-перья в крыльях чёрного ангела смерти[112].
Сблизиться со смертью, полюбить её. И это не опереточный пафос, а повседневная необходимость, условие выживания — чтобы не дрогнуть в ответственный и критический момент. А иначе какой смысл в том, чтобы в совершенстве владеть самыми хитроумными фехтовальными техниками ножа или уметь выхватывать пистолет и поражать пять мишеней за три секунды, если вы не сможете сохранить присутствие духа и запаникуете, увидев в руке противника настоящий нож или услышав свист пролетающих рядом пуль и истошные крики раненых.
Хотя технически бой на ножах был порождён старинной испанской школой фехтования на шпагах, основополагающие их принципы всё же различны. Если и сравнивать схватку на ножах с каким-либо из множества существующих видов фехтования, то, наверное, ближе всего по духу ему будет не обычный поединок на шпагах или саблях, а мензур, точно так же служивший для закалки характера и формирования истинно воинского духа. В мензурном фехтовании, как и в поединке на ножах, техника вторична и скорее представляет собой фон для главного действа, а доминантой являются всё тот же культ мужества и сопутствующие ему ритуалы. Приоритетом в этих дуэлях служила демонстрация фехтовальщиками отваги и презрения к боли — невозмутимое отношение к неизбежным увечьям лица, игнорирование отрубленных шлегером — специфической прямой шпагой без острия — уха, щеки или носа.
Рис. 11. Бравирование ранениями после мензура. Марбургское студенческое братство (Германия), 1920-е гг.
А наиболее важной частью мензурного поединка, своеобразной вишенкой на торте, являлся процесс зашивания ран после боя, напоминавший мучительное нанесение на лицо татуировок у маори или не менее болезненное ритуальное шрамирование у племён Африки. Именно этот момент и был настоящей кульминацией мензура, его апогеем. Все зрители, доселе не проявлявшие особого интереса к бою, переступая кровавые лужи, собирались вокруг раненого, чьи жуткие Рубленые раны на лице специально штопали без анестезии, неаккуратно, грубыми стежками и внимательно наблюдали за его реакцией — достаточно ли он невозмутим, не вскрикнет ли от боли, не сведёт ли его лицо гримаса[113].
Рис. 12. Бравирование ранениями после мензурного поединка. Германия, 1920-е гг.
С одной стороны, многие считают мензур абсурдным, бессмысленным и жестоким развлечением. Однако надо заметить, что с основной своей функцией он справлялся отлично — именно из студентов-буршей, прошедших не один десяток таких боёв в университетских залах, выходили наиболее хладнокровные и бесстрашные солдаты. Так, например, среди них можно назвать Отто Скорцени — самого известного диверсанта фашистской Германии, прославившегося дерзкими спецоперациями и отчаянной храбростью. На счету Скорцени было пятнадцать мензурных поединков, оставивших на его лице неизгладимые следы в виде уродливых шрамов[114].
109
110
Испанские поэты XX века. / X. P. Чименес, А. Мачадо, Ф. Г. Лорка, Р. Альберти, М. Эрнандес. — М.: Художественная литература, 1977. 720 с.
112
113
114