Учгуры

Отто Алкснис
(латыш, кстати, по национальности)

Гласность

Ну и что далась нам эта гласность? Все это обилие «горькой правды», все то, что в свое время старательно скрывалось и до чего мы сейчас стали так падки? Что она нам принесла?
Да ничего. Ровным счетом – ничего.
Руководство в стране так же бездарно, как и было. В финансовых сферах, как воровали, так и воруют, только в гораздо больших размерах. Должностные лица взятки берут на несколько порядков больше, чем до гласности, причем, даже не стесняются уже, незачем им маскироваться под невзяточников, когда гласность и «правда» вменили взяточничество им в обязанность.
Мафию уже совсем не остановить, несмотря на то, что мы все о ней теперь знаем. Милиция сделалась наглой, жестокой и опасной до беспредела, она уже вся целиком такая, как о ней пишут в газетах, с ее мордобоями, пытками, подставными свидетелями, и уже незачем ей напрягаться, поддерживая о себе реноме порядочного советского милиционера, потому что газеты освободили ее от этого реноме, никто ему уже все равно не поверит, этот «надуманный» сентиментальный литературный образ дяди Степы-милиционера, в какой мы с детства привыкли облекать нашу милицию, канул в Лету. Мы теперь сделались умные, дядя Степа-милиционер для нас, да и для самих милиционеров, – это уже просто смешно.
Ну, а от того, что в каждой газете, в каждом средстве массовой информации, на каждом шагу нам всем открыто и «правдиво» говорят, что вследствие семидесятилетнего периода преступного тоталитаризма, мы превратились в общество выродившееся и безнравственное, нравственнее мы не становимся…
Но зато гласность…
Как будто мы раньше, до гласности, не знали, что чиновники – подлецы, что суды заказаны и несправедливы, что правительство наше это кучка подонков и государственных идиотов (неужели вы думаете, что мы вам верили, так что появилась уж такая неотложная необходимость нас просвещать, говорить нам правду и наставлять на путь истинный? Полно, товарищи журналисты, кто же тогда еще до вас и вашего героического просветительства сочинял про наших государственных деятелей анекдоты?)…Но зато у нас теперь есть, как в любой свободной высокоразвитой стране, где ничто не запрещается, и свободные, имеющие возможность писать любую «отрицаловку» журналисты, и вездесущая реклама, которую, как все на Западе, мы тоже можем раздраженно проклинать, смотря телевизор, и голые девочки в отечественных кинофильмах и иллюстрированных журналах, и своя официально признанная проституция – смотрите-ка, как в любой цивилизованном стране…
У ценнейшего и талантливейшего русского писателя Михаила Пришвина (я подчеркиваю, талантливейшего, потому что есть тенденция сейчас его творчество, как и творчество многих других старых писателей, умалять и недооценивать, видимо, в силу недостаточного количества так необходимой сейчас «отрицаловки», ну да еще в силу его азиатской провинциальности: что там, какой-то чудик, агроном,– даром, что дворянин и получил еще дореволюционное образование в германском университете – всю жизнь в деревне, в захолустье прожил и рассказики про нецивилизованную природу писал…) есть слова о том, что еще в самом начале своего творческого пути он дал себе зарок, никогда не изображать порока. Как бы мы для своего оправдания не убеждали себя, что мы его изображаем с целью критики, говорил он, все равно его изображение уже есть привнесение его в мир, его утверждение, многократное повторение, навязывание.
Сейчас же каждый даже порядочный автор спешит только патологической информацией с читателями поделиться, положительного и доброго мы в себе стесняемся… Мудрый, спрятавшийся от суеты цивилизации, философ-одиночка, Пришвин. Как он был прав. Но что же представляет собой наша теперешняя модная цивилизованная философия? Да и есть ли теперь она?…
Была «положительная» литература. Даже в страшные суровые времена террора, царизма, феодализма, сталинизма и т.д.… она существовала и вдохновляла людей то на поиски смысла жизни, то на подвиг, то на порыв. На что подвигает людей литература сейчас?.. «Положительной» литературы не стало. Во всех печатных изданиях, как и во всех структурах государственного аппарата, получили свободу лишь маленькие ничтожные людишки, которых со всего положительного воротит, которые для оправдания своей ничтожности, гадостности и порочности, хотят и всюду видеть только гадость, ущербность и порочность. И мало того еще и выдавать это все за истину и правду.
Столетиями народом управляли личности. Разные, со своими недостатками, Петры, Александры, Николаи, как к ним ни относись, Ленины и Сталины – но личности!. Начиная же с Хрущева, кто, кроме быдла и посредственности, находился в государственном аппарате у нас?..
И действительно ли нужна вообще свобода? Пресловутая закордонная свобода с ее гласностью, демократией и свободой волеизъявления имеет один хронический ничем неискоренимый недостаток: при возможности народа ощущать свободу, говорит правду, бузить, делать баррикады и демонстрировать свое недовольство, власть у власти все равно остается. Именно та власть, которая уже есть. Которая власть в руки уже захватила и установила свой порядок. Она только вводит для компенсации народного недовольства подразделения полиции с дубинками, слезоточивый газ, водометы и прекрасно у власти продолжает существовать. Может быть, кто-то в состоянии сказать, что с этой свободой и демократией исчезает власть капитала, культ силы и устанавливается царство порядочности, справедливости и гармонии, и перестает властвовать принцип все на продажу?.. Да нигде ничего подобного никому в голову не придет, как ни напрягайся, ничего такого нигде не отыщешь…
Неужели такой ход вещей трудно было предугадать?..

Или вот еще:

Алексей Иванов

Рассказ слесаря шестого разряда.

Слесаря бывшего треста Кузбасуголь Заво-
да точного оборудования Будочникова В.П.note 2

В школе я был жуткий борец за свободу личности. В старших классах я все возмущался, что нет свободы. Вечно демократии учим, а на самом деле ее не имеем. Еле мне тогда дали аттестат…
Я, конечно, понимал, что при наличии и х лагеря и в условиях идеологической борьбы с н и м и свобода терпит ущерб и полной демократии быть не может и что определенный контроль и определенные ограничения все равно будут. Но я всюду доказывал, что некритическое по вине всяких перестраховщиков отношение к положению дел у нас в стране, безмерное восхваление нашего образа жизни, как это кондово делалось в школе, оборачивалось некритическим отношением и к нашим действительным, требующим своего искоренения недостаткам, и мало того, подрывало доверие и к самой идее нашей жизни. Я заявлял тогда, что в школе надо формировать борца, недовольного, что время борцов не кончилось с эпохой Белинского, который мечтал, что в школе будут формировать человека с критическим образом мысли, а мужик с базара « не Булгарина со всякой другой халтурой, а Некрасова понесет», глупо было бы считать, что борцы и недовольные были нужны только тогда, а в новую эпоху нужен только строитель, так сказать, исполнитель. Нет, недовольный настоящим положением вещей нужен всегда, иначе кто будет двигать общество вперед? Просто исполнитель – он не помощник. Только недовольный, ясно видящий недостатки, ищет способы их искоренения, стремится к положительной цели, борется за ее осуществление, он творческая личность. И по-другому не может быть. Замалчивание недостатков это и было главное зло, главный недостаток, оно породило консерватизм, косность, что и явилось остановкой в развитии. Как бы там ни было, и при враждебном окружении должна быть быть полная демократия, иначе мы всегда обрекаем себя на вырождение…
Сейчас бы я более осторожно обращался с подобными формулировками. Уже и демократия из абсолютной ценности стала оружием. Штаты купили нас именно на нее. Это явилось их главным средством. Ведь мы только хотели поправить, а получилось, как всегда…
Поэтому о свободе, как раньше, я сейчас бы не говорил. Время внесло свои поправки, я уже готов обеими руками голосовать против, от всех своих свобод отказаться…Но с другой стороны при отсутствии свободы для недовольных опять постоянный тупик. Меня, например, всегда из-за своих «правдоисканий», задвигали подальше. И в прежнее время и теперь. С пользой для дела, естественно. Свободно рассуждать никогда не дозволяется…Получается безвыходная ситуация. Пожертвуешь сознательно своей свободой ради того, чтобы все вернуть назад и чтобы кто-то больше не смог использовать твое стремление к свободе в своих корыстных целях, сознательно откажешься от нее, обязательно найдутся те, кто с удовольствием твою отвергнутую свободу подберут и твоим добровольным отказом от нее охотно воспользуются…

Возвращаясь же к самому массовому из средств массмедиа – телевидению, нельзя сказать, что у них запрещается спутниковое телевидение, то есть запрещается тенденциозно иная интерпретация информации. В обход их собственных способов ретрансляции. Нет, но у них создан, сформирован, или просто образовался такой психологический климат, психологический фон, что иметь спутниковое телевидение считается непристойным. Как-то неприличным. Это как будто смотреть в замочную скважину. Для индивидуального же, бесцензурного и бескупюрного доступа к свободному рынку информации у них выбран другой, менее навязчивый и агрессивный способ, чем телевидение, – это Интернет.

Искусство\Культура

С культурой у них как везде. Есть для… назовем так, «высоколобых», есть для остальных. Тут уж кто что выбирает…
Например, одно время у них была шлягером песня «Самурай», которую можно было услышать в любом доме, юрте, поселке, будь то поле или сам Пенек:

Самурай
«…И пока самолет задевал облака,
Он сказал, что в Японии нет молока,
Что в Японии нет ни лесов, ни лугов
и что нечем кормить ни овец, ни коров.

Я тебя понимаю, мой маленький брат,
Ведь таежный наш край и красив, и богат.
Ты не зря, Панассоник, завидуешь мне
…………………………………………

Самурай, самурай, я тебе помогу
Наливай, самурай, будем пить за тайгу!
Про загадочный край я тебе расскажу,
Наливай, самурай, я еще закажу…»

И не потому, конечно, песня нравилась, что тут был намек на какую-то отечественную алкогольную бесшабашную тему, нет, это их тут мало тревожит, они к этой вещи относятся без ребячества, как взрослые, а потому что тут присутствует, пусть с юмором, но их жизнь и о них. Это их радовало, они крутили песню без конца.
Но это в порядке юмора. Для расслабления. Любят они, конечно, много другого. Но Пугачеву, скажем, уже не так сильно. Они любили ее, когда она была страдающая женщина, которая поет. Но звездная Пугачева с салоном мод и представительница бомонда ими воспринимается только выборочно. Любят, конечно, Расторгуева, «Комбат», Гамзатова, Малинина и так далее…
Культивируется тут и серьезное искусство.
Для высоколобых Маркес, Куросава, Акутагава, Бунюэль, Антониони, Гамсун, Тарковский, Олеша, Платонов и другие русские и советские классики, которые, пожалуй, ценятся выше всего.
Поддерживают связь со многими островками культуры, оставшимися в стране, с Коломенской радиостанцией «Благо», где в «Свободном университете» даются лекции ныне широко известного профессора богословия Московской духовной академии А. И. Осипова, в рубрике «Портрет мастера» делаются передачи о Иосифе Бродском, а на ночь каждый день совершенно обворожительно читает вечерние молитвы мальчик Сережа Рыжов. Они транслируют эту станцию у себя. Транслируют так же известную Московскую радиостанцию «Тройка», с ее попсовыми русскими песнями всех времен. Имеют связь с Московским этнографическим театром, с Нижне-Новгородской студией живописи, Тверским фольклорным ансамблем , с Общероссийским обществом аутсайдеров/ Все интересное они сразу тащат к себе…
Сами создают свое. Жизнь в тайге это тоже своеобразная культура. Юрты, лошади, культура взаимоотношений с животными, популярна старина.
Но вот чего нет, это навязчивого оболванивающего момента массовой культуры. От той цивилизации приходится отгораживаться. Приходится даже обороняться. Желтой литературы нет. Чтива. Это только кажется, что без него нельзя жить. Та страна жила без этого почти семь десятков лет. А мусульманский мир и сейчас продолжает жить…
Порнографии нет. Сразу договориться, что это то, что создается в искусстве без всякого дополнительного смыслового момента, только для возбуждения. Как фотографии голых женщин на обложках определенного рода газет, продающихся у нас сейчас на каждом железнодорожном вокзале, где они с ногами раздвинутыми как можно шире, а там, где начинается уже вообще Бог знает что, поставлен ценник на газету или какая-нибудь клякса. Не то, что этого у них нет вообще. Господи, это всегда было и будет, сфера сексуальности – это такой дремучий лес. Конечно, есть. Но это не продается у них нигде. Не навязывается, не афишируется. За свободу не держится.
Зубодробительной жестокости нет. Боевики у них тоже ограничены в показе. Ужастики, если только уж не совсем знаменитый фильм. Фильмам «красивой жизни» тоже ограничения.
Кстати для детей они тут придумали при показе какой-нибудь известной, но спорной, картины, форму антирекламы, как для сигарет: «Опасно для здоровья». Например, хичкоковские актеры сходили с ума. Элизабет Тейлор с красивой жизнью и массой любовников умерла от рака прямой кишки, обязательно это сказать в конце фильма. Секс-символ Мэрлин Монро умерла молодой от передозировки героина. Голос за кадром, иногда комментирующий, напоминающий, старающийся создать дистанцию между рекламной навязываемой красивой жизнью и актером; битлы, Пресли, или еще какой-то символ свободы умер от СПИДа, одна из наших самых отвязанных писательниц-свободолюбок, автор романа «Мама, я жулика люблю», Наталья Медведева умерла бездетной и в возрасте сорока пяти лет от наркотиков, – с тем, чтобы отстранить молодого зрителя или читателя от своего кумира, кумира свободы ли, любви ли, поэзии и пр., подчеркнуть момент условности в искусстве, как в свое время в советском театре, где Джульетту обязательно играла из служебных, коньюктурных или еще каких-то соображений какая-нибудь старая заслуженная мымра, и это, наряду с отрицательной стороной имело и свою положительную: созерцание пожилой заслуженной Джульетты привносило в пьесу необходимый момент условности, благодаря которому зритель меньше попадает под влияние художника, его художественного образа, его личности и, трезво воспринимая искусство, научается привыкает ценить прежде всего не авторскую или актерскую человеческую личность, а Божью искру талантливости, авторское мастерство. Чтобы не сливался в экстазе молодой человек, зацепленный сопереживанием за живое, с героем фильма, чтобы хоть отчасти лишился вранья самый современный и важный для них вид искусства – кинематограф.
Архитектура сталь и бетон это тоже не для них. Свободны они и от гигантизма. Хотя могли бы, деревня сейчас переходить к ним валом, вместе с землей, селами, целыми районами. И богаты они стали безмерно. Могли бы строиться капитально и монументально. Принять на вооружение евростиль, евродизайн, как всюду у нас в стране, западную технологию, конструктивизм, модерн, и окопаться, врыться в землю, воздвигнуть огромные дома, заводищи, дворцы. Представляете, какое это великолепие: возвышающиеся среди тайги или открытой степи, видные издалека многоэтажные сталь, стекло и бетон.. Но они уходят от этого в свою культуру, в первозданность, в степи, в простоту. Они уже выбрали свой стиль, с упором на природу, и на то, что к ней ближе.
Простота это вообще принцип их жизни, ни в коем случае не излишество. А есть ли смысл? В высоких технологиях, в последних достижениях науки и техники, делает ли это жизнь человека лучше, чище, светлее, счастливее, наконец, приводит ли к пониманию смысла жизни? Ничто не решается без оглядки на эту точку зрения…
Да и какай тут модерн!.. Тут на серединке бы удержаться, выстоять вообще бы в борьбе с народившимся, и все более ширящимся, самими ими когда-то созданным у себя, движением «зеленых», – тоже не дающее скучать приобретение, – которые вообще требуют отказаться от всего, что наносит ущерб первозданности, и от скотоводства, в частности, потому что этот вид деятельности всегда связан с насильственной смертью животных. А это значило бы отказаться от всей своей экономики вообще. От основы. Тогда прощай и культура, и их цивилизация. «Прощай, оружие…»

Любимые авторы

(А.Н.Энгельгард “Письма их деревни”)

Вы хотите, чтобы я писал вам о нашем деревенском житье-бытье. Исполняю, но предупреждаю, что решительно ни о чем другом ни думать, ни говорить, ни писать не могу, как о хозяйстве. Все мои интересы, все интересы лиц, с которыми я ежедневно встречаюсь, сосредоточены на дровах, хлебе, скоте, навозе…
Пятого февраля я праздновал годовщину моего прибытия в деревню. Вот описание моего зимнего дня.
…Поужинав, я ложусь спать и, засыпая, мечтаю о том, что через три года у меня будет тринадцать десятин клеверу наместо облог, которые я теперь подымаю под лен. Во сне я вижу стадо пасущихся на клеверной отаве холмогорок, которые народятся от бычка, обещанного мне одним известным петербургским скотоводом. Просыпаюсь с мыслью о том, как бы прикупить сенца подешевле.
Проснувшись, зажигаю свечку и стучу в стену — барин, значит, проснулся, чаю хочет. «Слышу!» — отвечает Авдотья и начинает возиться с самоваром. Пока баба ставит самовар, я лежу в постели, курю папироску и мечтаю о том, какая отличная пустошь выйдет, когда срубят проданный мною нынче лес. Помечтав, покурив, надеваю валенки и полушубок. Дом у меня плоховат: когда вытопят печи, к вечеру жарко донельзя, к утру холодно, из-под полу дует, из дверей дует, окна замерзли, совершенно как в крестьянской избе. Я было сначала носил немецкий костюм, но скоро убедился, что так нельзя, и начал носить валенки и полушубок. Тепло и удобно. Наконец баба, позевывая, несет чай. Одета она, как и я, в валенки и полушубок.