Они не слишком утруждали себя готовкой. Кристина никогда не занималась хозяйством и очень этим гордилась. Она обожала дразнить Мориса и часто с вызовом заявляла, что мужчины годны лишь на то, чтобы открывать шампанское и консервные банки, клеить обои и таскать чемоданы. Кое в чем без них не обойтись – с природой не поспоришь, – но это не значит, что она должна возиться с кастрюлями, тряпками и веником.
Нелли, к счастью, были чужды идеалы феминизма, она с удовольствием готовила коку[64] с перцами, салат из тунца в оливковом масле с помидорами, варила яйца, раскладывала на блюде огурчики и лиловые артишоки, натирала горы моркови и сбрызгивала ее лимонным соком. Морковь – идеальное средство для улучшения цвета лица! Иногда, под настроение, она даже томила морковь с тмином, получалось восхитительно вкусно.
Дважды Нелли угощала друзей омлетом со своей любимой острой субресадой[65], и оба раза Морис ужасно мучился желудком, так что «мамаша Ландрю»[66] больше это блюдо не подавала.
Нелли не терпела насмешек над своими кулинарными талантами. Она считала, что изумительно готовит ризотто с морепродуктами, и Мате подтверждал, что никогда не ел ничего вкуснее. Когда Йозеф уговорил Нелли приготовить этот «деликатес», Кристина воспротивилась, заявив, что в ее доме женщина никогда не будет обслуживать мужчину, и им пришлось довольствоваться арахисом и оливками. После этого случая Морис и Йозеф всегда приносили с собой жареного цыпленка, купленного в лавочке на площади Нельсона. Девушки предпочитали ужинать в ресторане – деньги те же, а возни никакой, но часто ленились выходить из дому.
Однажды вечером, поедая тертую морковку, Кристина произнесла тост за здоровье Нелли:
– Между прочим, с днем рождения!
Морис и Йозеф удивились, что их не предупредили: они могли бы заказать торт пралине в кондитерской на авеню де ла Марн и купить подарок, как принято у нормальных людей.
Оказалось, что Нелли терпеть не может официальных дат, считает, что каждый день должен быть праздником, и больше всего ненавидит собственный день рождения.
Морис и Йозеф дружно на нее насели, и она соизволила признаться, что ей исполнилось двадцать четыре, а во рту не хватает одного зуба.
– А тебе, кстати, сколько? – поинтересовалась она у Йозефа.
Он заметил, как насупился Морис, и дал уклончивый ответ:
– Чуть больше, чем тебе. А это важно?
– Лично для меня – нет.
– Я с тобой согласен, – вступил в разговор Морис. – Дни рождения наводят на меня тоску.
– Зануды! – воскликнула Кристина. – Задувать свечи – чудесный обычай!
– Извини, что говорю это, но современной женщине – к коим ты себя причисляешь, – не пристало любить старомодные обычаи.
Кристина встала, взяла свою курточку, сумку и вышла, хлопнув дверью. Морис растерялся, подумал – ладно, одумается и вернется, спросил: «Что я такого сказал? Чем ее обидел?» – вскочил и кинулся следом, крича: «Подожди меня, Кики!»
Больше всего на свете Нелли любила сплетничать о людях, которых Йозеф либо не знал вовсе, либо встречал пару раз. Она с невероятной легкостью и апломбом «соединяла» людей и «под большим секретом» описывала их ссоры, разрывы, мимолетные увлечения и мелкие страстишки. По ее словам, одна половина города спала с другой, все заводили романы со всеми, рвали отношения, мирились и снова расходились. Она описывала потрясающую круговерть приключений, исчезновений, воссоединений среди «черноногих»[67], рядом с которыми Монтекки и Капулетти выглядели жалкими хвастунишками, а маркиз де Сад – мальчиком из хора. Нелли выдавала чужие тайны вековой давности, рассказывала пикантные истории о девственницах, обустроенных в последнюю минуту бракосочетаниях, о рóдах, принятых в глухой провинции, и загадочных африканских обрядах, намекала, что ей известно и кое-что похуже, о чем она поклялась молчать.
Нелли была неистощимым источником пикантных новостей.
Она обменивалась информацией с несколькими близкими подругами, составлявшими грозную по действенности силу. Нелли каждый день вводила Йозефа в курс алжирской жизни, традиционно начиная фразой: «Так на чем я остановилась?»
Благодаря этим наставлениям в режиме нон-стоп Йозеф заочно перезнакомился с кучей людей, и, когда Нелли представляла их ему у Падовани, они принимали его улыбку за природную милоту. Им и в голову не могло прийти, что этот симпатичный чужак знает о них больше родной матери. Монологи Нелли слегка утомляли Йозефа, но сам он мог говорить только о своих исследованиях, а на нее наука навевала скуку. Он много раз порывался остановить излияния Нелли, сказать, что все эти мерзости его не интересуют, но не решался – уж слишком азартно сверкали ее зеленые глаза.
64
65
66
67
«Черноногие» франкоалжирцы – «пье-нуар» (в отличие от аборигенов они носили кожаную обувь) – алжирцы европейского (французского, испанского, иногда еврейского) происхождения, составлявшие значительную часть населения Алжира в период французской колониальной экспансии 1830–1962 гг.