Сложно представить, что этот отрывок был бы таким же смешным, если бы Луи просто описал эту сценку с дочкой, а не разыгрывал ее. Такой комичный эффект достигается благодаря переходу в голосе от любящего отца, играющего в «Карамельный замок», до хладнокровного капиталиста в «Монополии». В простом изложении это бы затерялось. А это подводит меня к основополагающему принципу: зрителям лучше что-то показать, чем об этом рассказать. Пусть они увидят. Так всегда будет смешнее. Это прекрасный способ отредактировать шутку. Если в целом она хороша, но чего-то не хватает, разыграй сценку.
Зрителям лучше что-то показать, чем об этом рассказать.
Марина Франклин – стендап-комик и большой любитель акт-аутов, благодаря которым оживают самые разные персонажи. Изначально Франклин приехала в Нью-Йорк, чтобы стать актрисой, но пошла дальше и стала одним из лучших стендап-комиков своего поколения. Во время выступлений она использует актерское мастерство, чтобы перевоплотиться в одного из персонажей, получается просто уморительно. В качестве примера приведу отрывок выступления про переезд в Нью-Йорк и театральную постановку перед исключительно чернокожей аудиторией. Чтобы понять, в чем соль, стоит знать, что Марина – афроамериканка, она обычно рассказывает зрителям, что росла единственным чернокожим ребенком в полностью белом районе Чикаго. После этого они переехали в район, где жили сплошь чернокожие. Но, как говорит Марина: «Было уже поздно. Я была белой». В этом отрывке она исполняет сразу пять ролей: себя; себя, играющую в сценке; еще одну актрису из пьесы; женщину в зрительном зале и женщину за стойкой в закусочной. Каждого персонажа она изображает определенным голосом. Саму себя и коллегу она изображает профессиональными актрисами, исполняющими роли двух афроамериканских сестер с высшим образованием. У женщины в зале и работницы закусочной в ее исполнении отчетливо слышен уличный говор. Опять же, курсивом выделены шутки-наблюдения, жирный шрифт обозначает акт-ауты, а подчеркнутое – боже, ну ты же в курсе.
Изначально я приехала в Нью-Йорк, чтобы играть в театре, но что-то не задалось. Я играла в пьесе за пределами Бродвея, далеко за его пределами, в . В Бед-Стай[11]… Назовем это . Я играла персонажа по имени . Одну из сестер – бунтарку. Играть было непросто, аудитория была сплошь одни чернокожие, ну, знаете, мы вроде как все повязаны. И в общем, у меня была реплика в пьесе, где я говорю своей сестре, а у нее муж только что из тюрьмы вышел, так вот, я ей в пьесе говорю: «Вероятно, если бы ты не предъявляла чересчур много неблагоразумных материальных требований этому человеку… этого вообще бы не произошло». И вот я вся такая в образе на сцене, и тут в зале поднимается одна девица и такая: «!» Я в ответ говорю: «! Может, кто-нибудь уже скажет ей, что ?» Позже в этой же пьесе девушка, которая играет мою сестру, обвиняет меня в том, что я влюблена в ее мужа. И вот ее реплика, она говорит: «Я поняла это по тому, как ты произнесла его имя. По тому, как мелодично оно прозвучало». И та же самая девица встает со своего места и такая: «». . Помню, когда я там работала, все время искала, где бы перекусить салатом и чем-нибудь жареным. И вот как-то я заглянула в подобное местечко, подхожу к такой сердитой даме за прилавком и спрашиваю: «Можно мне салат?», а мне в ответ: «». Я ей говорю: «Ну я же вижу салат в меню». – «». Потом она уходит куда-то в подсобку, и я слышу: «Тиша, Тиша, поди-ка на минутку. »