Даже когда Черчилль уже не мог игнорировать разворачивавшиеся события и понял, что Кубинская революционная партия пользуется всенародной поддержкой, он был не в состоянии верно оценить перспективы ее бойцов, не говоря о том, чтобы отдать им должное. Испанцев же он понимал прекрасно. Для них Куба была тем же, чем Ирландия для англичан.
В репортажах Черчилля, как и в его книге «Мои ранние годы», Хосе Марти не удостоился ни единого упоминания. В апреле 1895 г. Марти письменно обратился к британскому министру иностранных дел, умоляя, чтобы Великобритания не вмешивалась в конфликт. Через три недели он погиб: испанцы застрелили его в бессмысленной стычке. Трагедия с участием самого выдающегося лидера кубинских патриотов к моменту приезда Черчилля была у всех на слуху, но у него на уме было только одно – насколько счастливее была бы Куба, если бы в 1763 г., после одиннадцатимесячной оккупации Гаваны, британцы не обменяли ее на Флориду:
Может статься, что после того, как эти страницы истории будут перевернуты, Кубу ждут более яркие перспективы и более счастливые времена. Может статься, что в грядущие годы остров будет таким, каким он был бы сейчас, если бы Англия не потеряла его: Куба свободная и процветающая, живущая под сенью справедливых законов, управляемая патриотами, распахнувшая свои порты для торговли со всем миром, посылающая своих пони в «Херлингем»[37], а своих игроков в крикет – в клуб «Лордс», обменивающая гаванские сигары на ланкаширские хлопчатобумажные ткани, а сахар с плантаций в Матансасе – на столовые приборы из Шеффилда.
Черчилль прекрасно понимал, каковы были неизбежные следствия империализма. Разве мог он не знать о том, что именно за короткий период британской оккупации в 1762 г. на Кубу было дополнительно ввезено более десяти тысяч рабов, чтобы обеспечить процветание плантационной экономики?{11}
В декабре 1954 г., в самом начале последнего десятилетия своей жизни, Черчилль внимательно выслушал одного заезжего белого поселенца из Кении, который живописал ему свои горести и объяснял, что жестокость, допущенная в ходе подавления восстания Мау-Мау, была совершенно необходима. Черчилля главным образом беспокоило то, как это может сказаться на положении Великобритании в мире. Он вспоминал свою собственную поездку в эту африканскую колонию в 1907 г., когда кикуйю[38] были «такими счастливыми, голыми и очаровательными людьми». Но сейчас, писал он, в общественном мнении все будет выглядеть так, как будто «мощь современной нации используется для убийства дикарей. Это весьма ужасно. Но дикарей ли? Да нет, не дикарей. Это дикари, вооруженные идеями, и поэтому иметь с ними дело гораздо сложнее»{12}.
На Кубе тоже имелось множество «дикарей». В 1895 и 1896 гг., когда повстанцы расширили свою базу поддержки, их генералы Антонио Масео и Ма́ксимо Гомес контролировали почти всю территорию острова и держали Гавану в осаде. Афрокубинец Масео был без преувеличения самым выдающимся руководителем партизанской войны в XIX в. Испания и ее сторонники пребывали в панике. Черчилль описывал повстанцев как «недисциплинированный сброд», состоящий «по большей части из цветных». Если революция увенчается успехом, беспокоился он, «Куба станет черной республикой». Он не увидел здесь никакой связи с тем, что Великобритания сама завозила рабов, увеличив их численность на острове сверх того количества, которое уже было накоплено Испанией за предшествующие два века{13}.
Сознательная амнезия всегда была отличительной чертой империалистических лидеров и их идеологий. Страх перед появлением в регионе еще одного Гаити постоянно присутствовал и в США. Гровер Флинт, американский журналист, сопровождавший армию Гомеса, писал в своих репортажах, что «половина набранных в нее солдат – негры», а кроме них имеются и другие зловещие типы: «китайцы (те, кто выжил при перевозке рабочих-кули из Макао)… коварные востроглазые монголы, совсем не похожие на мирных работников прачечной[39]»{14}.
11
По прошествии двух с лишним веков, когда социалистическая Куба направила войска в Анголу, чтобы помочь освободительному движению сдержать наступление враждующей группировки, за спиной которой стояла ЮАР эпохи апартеида, Фидель Кастро сообщил своему народу, что бо́льшая часть присланных на Кубу рабов происходила из Анголы и соседних с ней регионов. Куба, таким образом, выплачивала «долг крови». Помочь ангольцам в борьбе с белыми было интернациональным долгом его страны.
12
Цитируется в Richard Toye,