Именно поэтому я так беспокоюсь и так злюсь, когда слышу всех этих высоколобых сентименталистов с их усеченными слабоумными разговорами, с порхающей в облаках философской отрешенностью о том, что Индию следует отпустить…[230].
Черчилль ошибся в поиске ответа, но сумел точно определить наболевший вопрос. Смотря на текущую ситуацию шире, чем многие его современники, он считал, что проблема была не столько в Индии, сколько в новых вызовах, с которыми столкнулась его страна. Мир изменился, и современные проблемы уже нельзя было подгонять под устаревшие лекала прошлого. «Многие темы поставлены под сомнения, — писал он в одной из своих статей в 1932 году. — Еще никогда не было такого периода, чтобы в мире были поставлены под сомнения фундаментальные ценности и мнения»[231].
Своим оппонентам, полагавшим, что «будущее является простым продолжением прошлого», он отвечал, что нет — «история богата неожиданными поворотами и отступлениями». Один из подобных виражей произошел в начале 1930-х годов. За «мягким либерализмом» начала века, «всплеском нереалистичных надежд и иллюзий» послевоенного времени последовала «жесткая реакция и установление диктаторских режимов». Потеря внешних связей и сокращение объемов международной торговли поставили «увеличившееся в численности население Британии на грань упадка». Отныне и страна его предков, и другие крупные государства столкнулись с «борьбой за самосохранение». «На мой взгляд, в Британии начался новый период борьбы за жизнь, и основной вопрос будет касаться не только сохранения Индии, но и серьезных притязаний на коммерческие права», — заявил он в мае 1933 года будущему вице-королю Индии Виктору Александру Джону Хоупу, 2-му маркизу Линлитгоу (1887–1952)[232].
Категоричная позиция Черчилля в отношении Индии объяснялась в том числе и тем, что в начавшихся на востоке волнениях он увидел призрак развала всей империи. В свое время у него состоялся откровенный диалог с мастодонтом позднего викторианства 3-м маркизом Солсбери, который сказал ему: «Последние полвека были периодом немыслимой экспансии, но если кто-то думает, что так будет продолжаться и дальше, его ждут серьезные неприятности»[233]. Эти слова премьера произвели на молодого депутата сильное впечатление, и впоследствии он не раз вспоминал о них. Неужели пророчество Солсбери начало сбываться, и расцвет Британской империи подошел к концу? Догадываясь, что так и есть, Черчилль пытался пойти против течения и остановить потоп надвигающихся перемен в зародыше. Но джинн выскочил из бутылки, и теперь с ним уже было не совладать.
Черчилль вступил в битву, из которой не мог выйти победителем. Но признаться в этом, даже после подведения итогов, он так и не смог. Когда Индия получит самоуправление, он продолжит верить в величие и несокрушимость Рах Britannica. В 1937 году он напишет предисловие к «Биографическому словарю Британской империи». Словарь так и не выйдет, а текст предисловия станет достоянием личного архива политика. В этом малоизвестном, но примечательном документе Черчилль проанализировал судьбу великих империй прошлого — Египта, Ассирии, Персии, Македонии, Рима, Испании, Португалии, Австро-Венгрии. Все эти империи создавались разными людьми, на разных территориях и в разные эпохи, но их объединяло одно — неизбежный крах. Все, что от них осталось, это воспоминания о некогда гремевшем на весь мир величии. Отказываясь признать, что такой же исход ждет и Британскую империю, Черчилль предположил, что она единственная, кто способна выжить. В его понимании, устойчивость объяснялась двумя основными факторами. Во-первых, Британия всегда стояла на стороне прогресса, последовательно адаптируясь под постоянно меняющиеся условия внешней среды. «В этом мире все, что хочет продолжать жить, должно меняться», — констатировал Черчилль. Проблема Македонии, Испании и других держав заключалась в том, что они стали слишком «централизованными, отчужденными, негибкими и неподвижными». Во-вторых, наследникам королевы Елизаветы удалось «совместить несовместимое». Они смогли «найти объединение в разделении, силу в уступках и компромиссах». Они объединили «власть и свободу, индивидуальные права и общественные обязанности, монархию и демократию»[234].
С точки зрения геополитики, с рассуждениями Черчилля можно поспорить, но в своем понимании выживаемости организационных структур он проницательно указал на важные составляющие, которые в дальнейшем получат развитие в ситуационных теориях.
233
Цит. по: записи в дневнике Виктора Казалета от 10 августа 1927 года. Ibid. Vol. 11. P. 1043.