Покидая ресторан, я внимательно оглядела пешеходов, но, увы, как и ожидала, никого подозрительного не увидела. Это вовсе не означает, что меня никто не преследовал, — разумеется, преследовали. Меня всегда преследуют... Один коротышка, который едва доставал мне до плеча, семенил по пятам целых полмили. И всякий раз, когда я оглядывалась, физиономию его искажал кошмарный оскал, — должно быть, бедняжка считал свою гримасу неотразимой улыбкой. У этого обожателя имелся соперник — парень на мотороллере. Он катил за мной несколько кварталов и непрерывно вопил какую-то бессмыслицу. «Что скажешь, детка?» — по-моему, так. В конце концов он врезался в толстого полицейского, который и пресек его ухаживания.
Да уж, знаменитая итальянская пылкость дает отличный предлог для слежки за одинокой женщиной. Но все мои воздыхатели отстали после того, как я купила билет на Римский форум.
Я отправилась на Форум, потому что это практически единственное место в Риме, открытое в середине дня. Кроме того, среди руин можно найти уединенное местечко, чтобы посидеть в тиши и составить план дальнейших действий. Увы, такая же мысль посетила еще кучи людей. Форум был переполнен желающими пожариться на послеполуденном солнышке.
Поэтому я и полезла на Палатинский холм — в поисках тени и уединения в этом лабиринте из развалин. На Палатине находилось самое первое римское поселение, и с тех пор там все время что-то строили. Вот я и заблудилась. Да кто бы не заблудился? Так что я понятия не имела, где нахожусь, когда меня схватили. Низкие стены из крошащегося кирпича и какие-то чахлые кустарники — последнее связное воспоминание, если не считать мелькнувшее угрюмое смуглое лицо и укол в плечо. Набравшись наглости, они вполне могли оттащить меня вниз у всех на виду. Публика наверняка бы решила, что вот еще кого-то хватил солнечный удар...
Итак, с тем, как я сюда попала, все ясно; теперь неплохо бы выяснить, где нахожусь. Из всех чувств в моем распоряжении остались только слух и обоняние. Я энергично втянула в себя воздух. Без толку: кроме запаха чеснока, ничего не унюхала. От ушей поначалу было не больше пользы, но вскоре послышался скрежет. Замок! Кто-то открывает замок...
Я замерла, постаравшись принять ту же позу, в какой меня бросили. Судя по звукам, я лежала лицом к двери комнаты... или шкафа... или погреба... в общем, неважно. Вслед за скрипом двери мужской голос произнес по-итальянски:
— Она еще спит. — Странный выговор, похож на грубый римский диалект, только еще более неотесанный.
Затем раздался смех, омерзительный смех, от которого по спине у меня побежали мурашки. Другой голос сказал нечто такое, что я не решаюсь повторить. Ключевого, слова я, правда, не поняла, — наверное, какой-то местный жаргон, — но смысл был более чем прозрачен.
— Нет, — с сожалением возразил первый. — Это запрещено. Ее нужно лишь допросить.
— Такую красотулечку я допросить не откажусь, — снова захихикал злодей номер два.
До чего ж противный смех. Воображение услужливо нарисовало портрет весельчака: низенький, коренастый, с жирными черными волосами и ртом, как у жабы, — широким, безгубым и слюнявым.
— В конце концов, — добавила «жаба», — кто об этом узнает и кого это волнует? Говорить она от этого не разучится, ведь так, Антонио?
Некоторое время они обсуждали эту животрепещущую тему. Я с большим интересом внимала их спору. Наконец ушли. Ф-фу... Впрочем, рано радоваться: Антонио хоть и не соглашался с коротышкой, но голосу его недоставало убедительности. Странно, меня гораздо больше беспокоил именно он, а не безымянный похотливый напарник. Ладно, всему свое время... Если они решат-таки «допросить» меня, я забуду обо всех правилах приличия и завизжу так, что у них барабанные перепонки лопнут. К чему корчить из себя героиню, правда? Господи, до чего же мерзкий голос у этого похотливца...
Дверь снова отворилась. Я распахнула рот и заорала. Точнее, попыталась распахнуть рот и заорать. Беда в том, что я начисто забыла о чесночном кляпе. Раздалось лишь сдавленное жалкое бульканье, а шаги стремительно приближались. Чья-то рука сграбастала меня за шкирку с такой легкостью, словно я была не взрослой женщиной весьма ощутимых габаритов, а худосочным младенцем. Человек перебросил меня через плечо, и бодрой рысью мы куда-то помчались. Я извивалась изо всех сил, норовя лягнуть тюремщика, и мне это почти удалось — человек пошатнулся, распластал меня на какой-то гладкой поверхности и навалился сверху.
— Перестань дергаться! — прошипел в ухо голос, показавшийся знакомым. — Может, снова хочешь пообщаться с Антонио и милягой Джорджо?
Знакомым был не только голос, но и запах хорошего мыла, аромат дорогого табака, да и накрахмаленный воротничок, впившийся в шею, наводил кое на какие догадки. Тем не менее я продолжала извиваться, словно взбесившееся пресмыкающееся. Вовсе не потому, что мне было неприятно столь близкое соседство господина с утонченными вкусами. Нет, просто-напросто я не могла дышать. Согласитесь, любому человеку требуется хоть немного кислорода, а как его получить, если твой рот забит тряпкой, а нос прижат к плечу незнакомца? Тюремщик сообразил, чем вызваны мои конвульсии, и слегка ослабил хватку. Сильные пальцы развязали узел кляпа, и я с наслаждением выплюнула грязную тряпку и с шумом втянула в себя воздух. Но в ту же секунду губы спасителя заткнули мне рот не хуже кляпа.
Первую минуту поцелуй имел лишь практическое значение — мой рот и в самом деле требовалось заткнуть, поскольку неподалеку уже шныряли Антонию с Джорджо. Их голоса раздавались так отчетливо, словно они находились всего в нескольких футах, но, честно говоря, нелегко сосредоточиться на перемещениях бандитов, когда тебя целуют...
Как водится у поцелуев, он был незабываемым. К великому моему стыду, губы предали свою хозяйку и ответили на поцелуй... гм, почти сразу... Ладно, пусть это будет на их совести. Практичный поцелуй быстро превратился в восторженно-страстный, и без ложной скромности скажу, что мой вклад нельзя назвать ничтожным.
Впрочем, как только стихли торопливые шаги Антонио и Джорджо, поцелую настал конец. Рядом с моим ухом зазвучал скорее веселый, чем страстный шепот:
— Спасибо, было очень мило... Нет-нет, помолчи. Я не намерен отвечать на твои вопросы, поэтому не стоит зря тратить время. Надо вытащить тебя отсюда. Джорджо — чертовски неприятный малый, мне отвратительна мысль, что ты будешь тратить на него свои... таланты. Кроме того, у моего начальства могут возникнуть кое-какие замыслы... Молчи! Ты не можешь считать себя в безопасности, пока мы не выйдем из дома. Так что слушайся меня, если не хочешь угодить в лапы Джорджо! Уж тогда он точно осуществит свою подлую мечту. Capisce, signorina dottoressa?[12]
— Откуда вы узнали? — начала я. Его губы коснулись моих. Но на этот раз не задержались.
— Я же сказал — заткнись! Не воображай, будто я стану отвечать на твои вопросы. Так как? Будешь слушаться или натравить на тебя Джорджо?
Не думаю, чтобы он действительно выполнил угрозу, но я не собиралась испытывать судьбу. В этом вкрадчивом голосе таилось что-то безжалостное.
— Ладно, — покорно сказала я.
— Хорошо. Я тебя развяжу, но ты не должна снимать с глаз повязку. Ты мне обязана своей жизнью или, по меньшей мере... в наши дни употребляют слово «добродетель»? Сомневаюсь. А о девственности, разумеется, речь не...
— Хватит! — раздраженно зашептала я. — Согласна. Полагаю, вы прикажете мне не совать нос куда не надо?
— Именно. Ты ведь, в сущности, ничего не знаешь, иначе не заявилась бы в лавку как последняя дура. Хочешь дельный совет? Отправляйся-ка домой и копайся в книгах, как и полагается порядочному ученому. Приличная профессура не изображает из себя бестолковых сыщиков. А теперь пошли. И бога ради, не шуми!
Во время своего монолога (а этот дьявол большой говорун) он перерезал веревки на ногах и руках и принялся растирать мои конечности.