В этом бедном и веселом городе не было улиц, и часто нога спотыкалась о густо разросшийся побег плюща или огромный чертополох. Глаза Палечка, с самого его детства привыкшие глядеть вдали, искали на горизонте мягкие, отлогие возвышенности, описанные Горацием и воспетые Вергилием, и находили их в белоснежной мгле, что протянулась перламутровым пологом где-то между землей и бледно-голубыми небесами. И вдруг глаза Палечка видели, что Рим — великий и прекрасный город, у которого в данное время только прошлое и будущее, а настоящее смутно и бесформенно. Столько разрушенных сводов и триумфальных арок стоит на этой земле, столько обезглавленных колони торчит без видимой цели и смысла вдоль дорог и среди заглохших садов, столько белого камня нагромождено на площадях, столько разбитых обнаженных статуй валяется в сухих и горьких травах у зловонных вод Тибра!
Синьор Фульвио водил Палечка на Аппиеву дорогу, мимо крепостей и катакомб, показывал ему рыжую Кампанью и летучие арки римского водопровода. Под сенью вязов и платанов, в глине и плевелах лежали куски мраморных рук и голов, обломок женской груди из розового мрамора, тело юноши с девичьим торсом, причем Фульвио торжественно объявил, что это — мраморное воспроизведение одного из гермафродитов Калигулы.
Говорил Фульвио и о папе Пие, которого любил и перед которым преклонялся. Этот папа не только обладает глубокими научными познаниями, но и тонко чувствует. Он любит итальянскую природу, совершает в носилках путешествия по всей стране, разыскивает древние храмы и крипты и заседает там со своими кардиналами и учеными друзьями, беседуя о Древнем Риме, об Элладе. Велит, чтоб ему читали стихи, и тешится мыслью, что сам он — прямой потомок Энея. Вергилиеву поэму папа знает всю целиком наизусть и с особенным вдохновенном декламирует стихи, содержащие военные или морские эпизоды. Папа любит воинов и искателей счастья. Так, например, любимец его — Франческо Сфорца[166], которого толпа в восторге втащила когда-то прямо на коне в Миланский собор.
Тут Ян вспомнил, что его король искал дружбы и союза именно с этим счастливым Сфорца…
А Фульвио продолжал свой рассказ. О папе, который исколесил всю итальянскую землю в поисках древнеримских реликвий для своих коллекций. Но он не только собирает! Он велит каждую статую скопировать, обмерить, исследовать — с той целью, чтоб были вновь найдены законы подлинной красоты, которыми руководились античные мастера. Вокруг папы собрались поэты и ораторы, эпистолографы и аббревиаторы, знатоки латинского языка. Возвращается век Августа, со всем блеском и великолепием его двора. Роль Овидия при папе играет поэт Кампано[167]. Сам папа любит повторять его остроумные и вдохновенные эпиграммы.
Папа просвещенный человек и, быть может, единственный из здешних правителей, не согласующий своих действий с указаниями звездочетов. Вся итальянская земля — в руках у этих басурманов: греков, мавров, евреев. Только к папскому двору путь им заказан. Папа не верит в колдовство и чары; все знают, как во время Базельского собора он выгнал одного знахаря и вылечился от лихорадки при помощи верховой езды, которой в молодости предавался со страстью.
Тут Палечек опять вспомнил своего государя и решил, что непременно расскажет королю Иржику об этой особенности папы.
Целые дни посвящал магистр Фульвио Палечку, сопровождая его в качестве чичероне по вечному городу. В первые дни марта, когда посольство пана из Рабштейна достигло Рима, все время шел дождь. Но потом вдруг настала упоительная, благовонная итальянская весна, когда даже у стариков молодеет кровь, и дети идут в рост и розовеют. Ян был счастлив, так же как и Матей Брадырж, нашедший в людских множество любопытных и доверчивых слушателей, которым можно рассказывать о своем боевом прошлом, о чешской земле и городе Таборе. Рассказывал он так, что слушателей бросало в жар и в дрожь.
На постоялом дворе, где остановилось посольство, Ян проводил только ночные часы — с полночи до утра. А в остальное время был на ногах, хотел все видеть и слышать.
Но ему казалось, что многого он не услышит, хотя видит достаточно. Он видел, как королевский прокурор Фантин де Валле[168], человек, принятый Иржиком на службу для того, чтобы отстаивать его, Иржиковы, интересы перед святейшим престолом, быстро устроил пану из Рабштейна аудиенцию у святого отца, но не предпринимает никаких шагов к тому, чтобы было принято посольство. Словно этого посольства вовсе в Риме не было. О чем пан из Рабштейна говорил с папой, тоже осталось неизвестным: он не поделился этим даже с паном Зденеком Косткой из Поступиц. Видимо, и здесь, как всюду в других местах, чешская группа распалась на две, если не на три партии. Тут был пан из Рабштейна, упоенный Римом и говоривший о папе как о своем приятеле еще со времен службы у императора. Потом — Зденек Костка, до мозга костей верный своему королю. С ним беседовал рыцарь Ян, от него узнавал о гнетущих его опасениях. Дальше, тут были оба магистра — Коранда и Врбенский; Коранда — высокий и тощий, мрачный и бледный, неприступный и неистовый в своем святом красноречии, Врбенский — спокойный и толстый, улыбающийся и беспечный, воспринимающий эту поездку как приятное заграничное путешествие, а не как участие в трудном и ответственном посольстве по поручению короля.
166
Сфорца Франческо (1401–1466) — итальянский наемный полководец, в 1450 г. захватил власть в Милане и установил единоличную тиранию, положив начало миланской герцогской династии.
167
Кампано Джованни Антонио (1429–1477) — итальянский поэт и филолог, пользовался покровительством папы Пия II и его преемников.
168
Фантин де Валле — далматинец по происхождению, доктор прав, прокурор Иржи Подебрада; участник чешского посольства 1459–1462 гг. в Рим, во время переговоров с представителями пап выступил против Иржи Подебрада и затем был послан в Прагу уже как легат Пия II, по приказу Иржи Подебрада был за измену королю подвергнут заточению, но позднее освобожден по ходатайству императора Фридриха III.