На высокогорной тропе, в двух днях езды от Зальцбурга, путников застиг среди летнего дня снегопад. Это доставило им удовольствие. Потом их промочило дождем. Они обрадовались и этому. Буря продержала их целую неделю в пастушьей избушке, высоко над дикой рекой. Они спали и ели, разговаривали с пастухом, причем Ян, беседуя с его коровами и овцами, провел время особенно весело. Пастух принял его за волшебника… Когда туман разошелся и луга, омытые, чистые, заулыбались из глубин освеженною зеленью, Ян и Матей простились с пастухом, который только из уважения к Яну согласился остричься и побриться у его слуги.
Потом был ряд дней пречистых, как лик богоматери. Горы благоухали смолой и тающим снегом. По скалам перекликались сурки, над головой кружили хищные птицы. Были ночи великого одиночества под звездами, когда путники разводили костер и засыпали у подножья необъятного утеса, между низкорослой сосной и седым мхом. А потом наступало утро со звонками стад, спавших где-то тут же поблизости, невидимых и неслышимых. У местных жителей были большие головы и горла, раздутые зобом. Руки и ноги их походили на крупные камни. Священники, служившие обедню в часовнях, стоящих тут с самого переселения народов, почти не умели читать и писать. Женщины, голенастые с короткими туловищами, хлопотали босиком в закопченных кухнях, где котелок распространял запах капусты. Грудь у них была плоская, высохшая. Дети, с волосами цвета соломы, голубоглазые, возились в мусорных ямах. Хаты в этих деревнях были низкие, пригнувшиеся, окна их — узкие и темные, дым выходил через отверстие в крыше.
Ян с Матеем Брадыржем достигли верхней точки перевала и остановились на самом водоразделе. Здесь они выспались под открытым небом, и утром на одеялах у них лежал иней. Пастух принес им крынку молока и букетик эдельвейсов. Они двинулись в долину.
Спуск длился восемь часов… Наконец они достигли поворота, за которым с изумлением увидели новый мир. С юга веяло теплом. На откосах лепились деревушки, будто ласточкины гнезда. Дома в них были из серого камня, с плоскими крышами, четырехгранные колокольни не имели острой вышки, сады окружены каменными оградами. Вместо коров паслись овцы. Вместо светловолосых людей ходили темноволосые.
Под вечер накануне праздничного дня, когда с ближайшей деревенской колокольни поплыли звуки «Ave»[74], похожие на звон колокольчиков, перед путниками открылось высохшее русло широкой горной реки — с дном, покрытым белыми голышами. А прямо перед собой, за горными склонами, на которых ютились первые виноградинки, они увидели в дальней дали слегка волнистую, обожженную солнцем и окрашенную в красное равнину земли обетованной, по которой сердце северянина тоскует, как по возлюбленной.
И глаза Яна наполнились слезами.
XVII
На Монте Сан Феличе, откуда было далеко видно итальянскую землю, с крепостями и городами по реке Адидже, путники остановились в начале августа. Небо, чистое, как колокол, синело над миром, погруженным в летний зной. Но здесь, высоко под небесами, веял непорочный ветер гор. Под этим веяньем зеленели пастбища и цвели смело и упорно, благоуханно и скромно удивительные альпийские растения.
На Монте Сан-Феличе Ян с Матеем переночевали у пастуха Антонио. Это был старик с длинной бородой и густыми белыми бровями. Глаза его, привыкшие к вихрям и морозам, глядели прямо и строго. Стадо, которое пас Антонио, принадлежало деревне Сан-Феличе. Антонио занимался пастьбой овец, коз и коров с семилетнего возраста. Он никогда не спускался в долину, никогда не видел епископского города Тренто, никогда не покидал своей грубо сколоченной хижины. В ней он провел детство и юность, сюда привел из деревни жену, бедную девушку, здесь она родила ему дочь Паолу. Крестным отцом ребенка был Беппо, батрак с мельницы. Здесь у Антонио умерла жена, здесь он состарился и стал мудрым возле своей красавицы дочери.
Деревня Сан-Феличе, некогда богатая сильными и храбрыми людьми, за последние годы пришла в упадок, оскудела. Кровная месть погубила всю ее молодежь.