— Хорошая погода будет мне в дорогу, — сказал Амедей.
— Погода может перемениться, — заметил пес.
— За полдня?
— Здесь она вечно меняется. Зайдите к дядюшке.
— Ах да, обязательно. Вообще-то я его не забыл.
— А Гортензия?
— Я ее выгнал. Она влезла ко мне в постель!
— И правда, выгнали. Она страшно обижена.
— Вы, верно, думаете, что я стану портить себе карьеру интрижкой со служанкой?
— Найдется немало политиков, у кого были любовницы... интрижки... приключения.
— Фу. Это не в моем духе. Мне себя упрекнуть не в чем ни с этой точки зрения, ни с точки зрения работы. В этом моя сила... одно из моих сильных мест; другое — моя ученость.
— Такая ли это сила? — спросил пес. — Насколько я знаю, в министрах вы не ходили.
— Погодите еще. И потом, если ты в чем-то силен, не обязательно кричать об этом на каждом углу.
— Уж не масон ли вы?
— Вот невидаль. Это действительно сила, но она чахнет. Впрочем, я в самом деле F. М.[52].
— Вам это помогло?
— Мало. Предпочитаю узнавать тайны других, нежели окружать таинственностью себя самого.
— Это несколько противоречит тому, что вы только что говорили.
— Ничуть, ничуть. Подумайте сами.
Депутат приветливо взглянул на пса.
— Вы мне нравитесь, — сказал он, — и я с большим удовольствием увидел бы вас своим спутником. Я купил бы вас у месье Денуэта, если бы не боялся, что после этого вы перестанете говорить.
— Почему это вдруг?
— Так или иначе, я знаю, что собаки не умеют говорить. Наверняка под этим столом вставлены микрофоны, а мой настоящий собеседник находится в соседней комнате. Он слышит меня, отвечает мне. Кстати, пользуюсь возможностью сказать ему, что был бы рад познакомиться с ним в живом виде.
— Ну и ну! — сказал пес. — Вот вы какой, однако. Видите говорящего пса и не верите в это?
— Вас хорошо выдрессировали, только и всего.
— Хе-хе, а если я скажу, что у меня есть и другие таланты?
— Какие же?
— Например, я могу делаться невидимым.
— Покажите.
— Сперва расскажите, как было дело ночью с Гортензией.
— Очень просто. Я попросил ее уйти. Она решила, что я шучу. Но в конце концов поняла. Ушла. Мне было и вправду жаль так ее унижать, но что поделаешь... мой жребий...
— Да-да, — задумчиво произнес пес.
— Вам весьма небезразлична эта особа?
— Мы были с ней очень близки, — сказал пес, стыдливо пуская голову.
— A-а, — осторожно произнес Амедей.
Они замолчали.
— Как насчет невидимости? — спросил странник.
— Ах да, невидимость. Что ж, хотите длительно и постепенно или мгновенно и целиком?
— Ну, знаете...
— На ваш выбор.
— Скажем, длительно и постепенно.
Дино тотчас же спрыгнул со стула и начал описывать самый большой круг, какой только можно было очертить в комнате, не задев ни одного стула. Почти дойдя до исходной точки, пес изменил направление и описал другой круг, чуть меньшего радиуса, в то время как его собственные размеры пропорционально уменьшались, и, рисуя таким образом спираль, он в результате превратился в малюсенький собачий атом, вращающийся с возрастающей скоростью вокруг оси симметрии намеченной геометрической фигуры; наконец этот вертящийся зародыш достиг бесконечно малого размера и исчез.
— Занятный фокус, — пробормотал странник. — Но я встречал фокусников и посильнее. Черт, снова я сам с собой разговариваю; отвратительная привычка, надо от нее избавляться.
Он положил свой заплечный мешок возле кассы, но не стал никого беспокоить и вышел. На улице приятная теплая влага стала пощипывать ему нос; в бодром расположении духа он отправился на поиски дома одноглазого дядюшки и вскоре нашел его.
Жуть зеленая [*]
(Перевод В. Кислова)
Среди прочих призраков отмечу
Певчего Дризда!
С самого раннего возраста я постоянно опасался того, что может каким-то образом мне навредить; так, я боялся поочередно Бабы-Яги, восковых фигур в музеях Дюпюитрен, мест, кишащих машинами, хулиганов, цветочных горшков, падающих на голову, лестниц, гонореи, сифилиса, гестапо, управляемых ракет «Фау-2». И разумеется, наступивший мир не избавил меня от тревожных переживаний: ем я как-то вечером каштановое пюре и начинаю представлять себе, что я в джипе и водитель не успевает свернуть в сторону, и я вижу, как перед нами вырастает огромная колонна, и говорю себе: «Мы сейчас врежемся», и тут мы врезаемся, все меркнет; в полном мраке я говорю себе: «Я мертв», я говорю себе: «Значит, вот какая она, смерть», а потом просыпаюсь — живот чудовищно раздут и сильно бьется сердце. Я зажигаю свет, смотрю на часы — два часа, два часа ночи, еще рано, — встаю и иду писать. Так как горшком я не пользуюсь, приходится тащиться в туалет. Туда ведет длинный коридор. Я прохожу по нему, продолжая мысленно себя изводить: «А если то, а если се». Мне удается себя основательно взвинтить; пробравшись в сортир, я захлопываю за собой дверь и радуюсь, что здесь могу почувствовать себя в родных стенах, за закрытой да еще и запертой дверью.
*
ЖУТЬ ЗЕЛЕНАЯ (Une trouille verte). Рассказ написан и впервые опубликован в 1947 г. издательством «Минюи». Включен в сборник «Сказки и присказки».
*