Возвратясь в состояние одиночества, вдова Аз испустила вздох. Я совершаю безумство, произнесла она вполголоса, говоря сама с собой. Но несколько этих слов не упали, в пошлом значении, на тротуар, дабы кануть в неизвестность, нет, они попали в ушные раковины некой особы, которую глухой никак не назовешь. Три этих слова, предназначенные для собственного употребления, немедленно вызвали нижеследующий ответ: а кто их не совершает? С вопросительным знаком, поскольку ответ был перконтативный[20]:
— Э, да это ты, — бросила вдова Аз, обнаружив Зази.
— Я только что видела вас с этим мусорменом. Вы были здорово комичны.
— В твоих глазах, — сказала вдова Аз.
— В моих глазах? Что «в моих глазах»?
— Комичны, — пояснила вдова Аз. — А в других глазах вовсе не комичны.
— А те, в которых не комичны, я в гробу видала, — сказала Зази.
— Ты что, одна?
— Да, дорогуша, я гуляю.
— Но в этом квартале в такое время нельзя выпускать девочку одну гулять. А что приключилось с твоим дядей?
— С туристами связался. Повел их играть в биллиард. А я пока дышу свежим воздухом. Биллиард я в гробу видала. Но я туда вернусь подзаправиться с ними. А потом они пойдут смотреть, как он танцует.
— Кто танцует?
— Дядя.
— Этот слон танцует?
— И еще в балетной пачке, — с гордостью сообщила Зази.
У вдовы Аз отпала челюсть.
Они дошли до бакалейной лавки, торгующей оптом и в розницу; на другой стороне бульвара с односторонним движением аптека, оперирующая в той же степени распивочно и в не меньшей мере на вынос, изливала свой зеленый свет на толпу, алчущую ромашки, деревенского паштета, леденцов, цитварного семени, камамбера и медицинских банок; на ту самую толпу, что, по правде сказать, потихоньку начинала уже редеть вследствие притягательной близости нескольких вокзалов.
Вдова Аз исторгла вздох.
— Ты не против, если я немножко пройдусь с тобой?
— Собираетесь следить, как я себя веду?
— Нет, нет, просто побуду в твоем обществе.
— На фиг мне это надо. Я предпочитаю гулять одна.
Вдова Аз вновь исторгла вздох.
— Я чувствую такое одиночество... такое одиночество... такое одиночество...
— В жопе я видела такое одиночество, — ответила девочка с использованием присущих ей языковых средств.
— Надо относиться с большим пониманием к взрослым, — жалостно произнесла вдова Аз. — Ах, если б ты знала...
— Это что, мусорилло так вас раскалилло?
— Ах, любовь... когда ты познаешь...
— Я была уверена, что в конце концов вы начнете говорить мне всякую похабщину. Если вы не прекратите, я позову мусора... но другого...
— Как это жестоко, — с горечью изрекла вдова Аз.
Зази пожала плечами.
— Бедная старушка... Ладно, не зверь же я все-таки. Я составлю вам компанию, пока вы не придете в себя. Ну как, доброе у меня сердце, а?
Но прежде чем вдовица Аз успела ответить, Зази добавила:
— И все-таки... мусорилло... Мне было бы противно.
— Я тебя понимаю. Но ничего не поделаешь, так уж получилось. Может, если бы твой дядя не стал жертвой гиднаппинга...
— Я ж вам уже сказала: он женат. И моя тетя в сто раз красивей вас.
— Можешь не расхваливать своих родственников. Мой Зашибю меня вполне устраивает. Верней, устроит.
Зази пожала плечами.
— Ну, чистое кино, — сказала она. — У вас что, другой темы для разговора нету?
— Нету, — энергично подтвердила вдова Аз.
— Раз так, — не менее энергично изрекла Зази, — объявляю вам, что неделя благотворительности кончилась. Покешник.
— И все равно благодарю тебя, дитя мое, — произнесла преисполненная всепрощения вдовица Аз.
Они вместе, но по отдельности перешли бульвар и оказались перед ресторацией «Сфероид».
— Опять вы! — воскликнула Зази. — Вы что, следите за мной?
— Я была бы рада, если б тебя здесь не было, — отвечала ей вдова.
— Не, она просто прелесть. Пять минут назад я не знала, как от нее отделаться. А теперь она велит, чтоб я сматывалась. Это что, любовь так на вас действует?