Кеннард в точности исполнил распоряжение Галифакса — изложил полковнику Беку обстановку. А что Бек? Ничего. «Г-н Бек вручил мне сегодня вечером ответ польского правительства, который, как я и ожидал, был отрицательным», — телеграфировал поздно вечером 20 августа Кеннард Галифаксу. Дескать, он (Бек) проконсультировался с маршалом Рыдз-Смиглы, и «точка зрения военных властей в целом совпадала с той, которую он уже изложил».
Поэтому, ответил Бек, позиция Варшавы неизменна: «правительство Польши возражает против прохода русских войск через ее территорию»[694].
Польша, таким образом, связала руки Англии и Франции, не позволив подписать трехстороннюю военную конвенцию с Советским Союзом.
21 августа в Берлин из Москвы поступила телеграмма, в которой выражалось согласие на приезд в советскую столицу Риббентропа для подписания пакта о ненападении.
В тот же день на седьмом (и последнем) заседании военных миссий Англии, Франции и СССР Ворошилов заявил, что продолжать беспредметные разговоры более не имеет смысла. Англо-французы, желавшие тянуть время и удержать Москву в переговорном процессе, предложили было взять перерыв на 3–4 дня. Но глава советской миссии ответил, что паузу следует увеличить «на более продолжительный срок».
Поскольку нет согласия Польши на пропуск РККА по своей территории в случае войны — то и переговариваться не о чем. Создавать видимость переговоров советская сторона более не желала. О чем и было сказано в заявлении советской миссии англо-французам.
Не имея общей границы с Германией, в который раз указали на очевидные вещи советские представители, СССР может оказать помощь Франции, Англии, Польше и Румынии только при условии пропуска РККА через польскую и румынскую территории, «ибо не существует других путей для того, чтобы войти в соприкосновение с войсками агрессора».
Для пущей убедительности была приведена историческая аналогия: «Подобно тому как английские и американские войска в прошлой мировой войне не могли бы принять участия в военном сотрудничестве с вооруженными силами Франции, если бы не имели возможности оперировать на территории Франции, так и Советские Вооруженные Силы не могут принять участия в военном сотрудничестве с вооруженными силами Франции и Англии, если они не будут пропущены на территорию Польши и Румынии. Это военная аксиома»[695].
Впрочем, все это и так было понятно англо-французам, которые, как мы писали выше, со всеми указанными доводами советской миссии полностью соглашались. Не понимали этих очевидных вещей только в Польше. Или не хотели понимать. Или понимали, но игнорировали угрозы, предпочитая национальную катастрофу сотрудничеству с СССР. Главное в том, что Польша — и никто иной — стала виновницей срыва московских переговоров.
22 августа публикуется упоминавшееся сообщение в советской печати о советско-германских отношениях, в котором, кроме указания на то, что ввиду улучшения экономических отношений между СССР и Германией встал вопрос о налаживании отношений политических, говорилось о предстоящем визите в Москву Риббентропа[696].
В то же время французское агентство «Гавас» получило от Москвы разрешение опубликовать сообщение следующего содержания: «Переговоры о договоре о ненападении с Германией не могут никоим образом прервать или замедлить англо-франко-советские переговоры. Речь идет о содействии делу мира: одно направлено на уменьшение международной напряженности, другое — на подготовку путей и средств в целях борьбы с агрессией, если она произойдет»[697]. Что «Гавас» и сделало 22 августа. Возможно, Москва оставляла англо-французам последний шанс вырвать польское согласие на пропуск советских войск.
Именно так напишет в своей телеграмме Ноэлю Бонне: «Ввиду новой перспективы, созданной объявлением о предстоящем подписании германо-советского пакта о ненападении, мне кажется необходимым попробовать предпринять в самом срочном порядке новые усилия перед маршалом Рыдз-Смиглы с целью устранить, пока еще есть время, единственное препятствие, которое вместе с тем мешает заключению трехсторонних соглашений в Москве.
Единственно возможным ответом на русско-германский маневр было бы немедленное предоставление польским правительством, по крайней мере молчаливого, права подписи, позволяющего генералу Думенку занять от имени Польши твердую позицию, имея в виду уникальную эвентуальность войны, при которой Россия пришла бы последней на помощь…
697
Год кризиса. 1938–1939. Телеграмма посла Франции в СССР П. Наджияра министру иностранных дел Франции Ж. Бонне, 22 августа 1939 г.