И он моментально (вот ведь реакция у человека) сказал своим спутникам‑лейтенантам: «Давайте, ребята, развлеките пока гостей без меня».
Они вышли и оставили меня на деревянной лестнице наедине с ним — таким худеньким, маленьким, юным и никому еще не известным.
— Юра, — сказал я, — я знаю, что ты фантастику любишь читать, недавно, вон, «Туманность Андромеды» прочел…
— Ну, это не новость, — засмеялся он, — ее все читают.
Да, «Туманность Андромеды» была здесь хитом. Стругацких печатать пока не начинали[32].
Я продолжил:
— Ты ведь наверняка и Уэллса читал, «Машину времени».
— Конечно.
— Так вот, хочу тебе сказать: я — человек из будущего.
— Ха‑ха, — засмеялся он. — Ловко придумано. Из далекого, коммунистического?
— Ты не смейся. Потому что я знаю, например, такие вещи, которые ты никому никогда не рассказывал, в анкетах — ни в училище, ни в аэроклубе, ни в ФЗУ в Люберцах — не писал, и которые никто, кроме твоей родной семьи в Гжатске, не знает.
Его лицо не на шутку напряглось. Шея покраснела.
— А именно, — продолжил я, — что брат твой и сестра были угнаны в Германию. Ты всегда считал, что это может повредить твоей карьере, поэтому никогда не упоминал об этом в официальных бумагах.
Лицо его не на шутку покраснело.
— Ты… Вы… Вы из КГБ, что ли?.. Зачем вы сейчас, здесь?.. На свадьбе?!
Он выглядел ужасно расстроенным.
— Нет. Ни из какого я не из КГБ. Я же говорю тебе: я из будущего. Поэтому обо всем этом и знаю.
Он грустно и тяжело усмехнулся.
— Ну да, а в будущем все подряд станут знать детали моей биографии.
— Будут. Будут знать. Причем очень многие детали. Практически все. Потому что станешь ты чрезвычайно известным человеком. Всемирно известным. Да в двадцатом веке не будет человека популярней тебя!
— Хватит трепаться, — сказал он мрачно.
— Нет, я нисколько не треплюсь и не вру. А все случится следующим образом. Тебя ведь в Мурманскую область сейчас направили, так ведь? В истребительный полк? Так?
Он нахмурился и ничего не ответил — не мог лейтенант Советской армии обсуждать с каждым встречным‑поперечным сведения, составляющие предмет военной тайны. Но откуда каждый встречный‑поперечный мог об этом знать? Нет (видимо, заключал про себя мой собеседник), он, то есть я, явно из КГБ. Или вообще шпион?
А я гнул свое:
— Ты будешь успешно летать, вступишь в партию, молодая жена родит тебе девочку, переедет к тебе в Мурманскую область, в гарнизон. А однажды — это будет через два года, в пятьдесят девятом, — к вам в часть приедут два военных медика из Москвы. И они станут предлагать стать испытателем новой техники. Совершенно новой. И что ты им ответишь?
— Конечно, да.
— Вот именно. И вы с семьей переедете в Москву. И ты в компании таких же молодых летчиков станешь готовиться к полету на спутнике. И из всех двадцати кандидатов для первого полета выберут именно тебя. И ты полетишь за пределы атмосферы, совершишь один виток и вернешься. И на тебя обрушится всемирная, вселенская слава. Будешь стоять на Красной площади, на мавзолее рядом с Хрущевым и принимать демонстрацию трудящихся. А вся Москва, весь Союз — да и весь мир — будут ликовать. Подумать только: первый человек в космосе!
Его лицо разгладилось. Возможно, это было то, о чем он мечтал и что предчувствовал — только очень трудно было представить здесь, на лестничной площадке, в коммуналке города Чкалова, трибуну мавзолея.
— А в чем загвоздка? — спросил он. — В чем подвох?
Его все‑таки недаром выберут на главную роль — он был чрезвычайно умненький, этот паренек.
— Загвоздка?
— Ну да, в фантастике, если человек прилетает в прошлое, значит, он хочет что‑то изменить. Или о чем‑то предупредить.
— Правильно. На тебя действительно обрушится вселенская слава, миллионы людей — буквально, миллионы! — будут собираться, чтобы только посмотреть на тебя. Будешь сидеть в президиумах партийных съездов и комсомольских конференций. Ездить по всей стране и по всему свету. Речи произносить. Но ведь ты же летчик. Ты будешь мечтать летать. И в космос захочешь еще раз полететь. Поэтому ты снова попросишься сесть за штурвал «ястребка». И в первом же тренировочном полете погибнешь, разобьешься. А будет это в конце марта тысяча девятьсот шестьдесят восьмого года.
— О, еще так долго! Одиннадцать лет.
— И все‑таки лучше тебе не гибнуть. Остаться на земле подольше. Ради нас. Ради Земли. Ради страны. Поэтому прошу тебя, побереги себя, Юрий Алексеевич. Можно сказать, ради этого я сюда и приезжал. Чтоб тебе это высказать. В город Чкалов так уж точно только за этим прибыл.