Только Павла в образе нищего не тронул никто. Он сидел себе и молился, скрестив руки на животе. Вскоре топот конских копыт и человеческих ног затих вдали вместе с ржанием и криками. Павел облегченно вздохнул, как вдруг из-под края капюшона он увидел… заветную плинфу. Жилистые старческие руки кололи на куске черного обсидиана орехи. Невозмутимый торговец-грек — судя по виду, ровесник Иконии — не обращая внимания на то, что происходит вокруг, продолжал колоть орехи.
Павел, готовый кинуться на старого маразматика, откинул капюшон и… увидел перед собой сапоги и тунику легионера. Тарсянин поднял глаза. Перед ним стоял начальник Иудейской храмовой стражи Луций.
…Избитый и окровавленный, с руками, привязанными к большой балке за плечами, апостол Павел ехал на телеге в обозе конного арьергарда. Его мутило от побоев, у него кружилась голова. Запекшаяся кровь из разбитой в очередной раз головы засохла на лбу и сковывала веки. Пот растворял эту кровь и безумно щипал все раны и царапины. А еще были мухи! Несносные насекомые садились на кровавые рубцы по всему телу и откладывали яйца, которые через несколько часов должны были превратиться в червей-личинок и разъедать плоть.
Путь из Иконии в Иерусалим был неблизкий, около шести тысяч стадий[4]. Шел третий день дороги, и Павел то и дело терял сознание, все чаще повторялись приступы эпилепсии. Но ему было безразлично его состояние. Больше всего он думал о Подголовном Камне Иешуа и сожалел о том, что пришел в Иконию слишком поздно, не успев добраться до реликвии.
Впереди маячила широкая спина Луция, бывшего друга и соратника Шаула-Павла. За все время с момента задержания тарсянина начальник стражи не сказал ни слова. Он просто исполнял свой долг перед иудейским Храмом, оставаясь верным самому себе и своему делу. При всей своей жестокости, лютости, беспощадности он не прикоснулся к Павлу ни разу, хотя и не запрещал легионерам бить его. Почему? Может, хотел, чтобы бывший раввин Шаул не дожил до конца пути и не принял позорной смерти на площади у Храмовой горы? Кто знает.
— Трибун[5], он опять вырубился! — обратился к Луцию один из стражников.
Голова Павла, нещадно засиженная мухами, безвольно висела на плече. Казалось, что на ней не осталось живого места.
— Развяжите его… — пробормотал Луций после долгого созерцания того, кто еще полтора года назад был дородным крепким мужчиной. — А то еще загнется по дороге. Не довезем до суда.
Истощенное и обезвоженное тело Павла плюхнулось в телегу, словно мешок.
— Он больше не опасен, — добавил начальник храмовой стражи и, пришпорив коня, двинулся дальше, в голову своей конницы.
Павел очнулся среди ночи, когда все вокруг спали. Ночь выдалась лунной и светлой. Трудолюбивые римские инженеры, которые неотступно следовали за войском, успели возвести шатры для отдыха Луция и солдат, но пленник остался лежать на улице, в той телеге, в которой его везли с обозом.
Двое охранников, приставленных к Павлу, мирно спали, облокотившись на колеса деревянной повозки, а стреноженные кони, громко фыркая, паслись неподалеку в степи, выщипывая скудную растительность. Павел смекнул, что другой возможности улизнуть у него не будет.
Но единственное, что он смог сделать — поднять израненную голову и обессиленно опустить ее обратно. Руки не слушались, ноги тоже. Он попытался перевернуться на бок, но… О боги! Страшная, нечеловеческая боль пронзила все тело. Тарсянин едва сдержался, чтобы не закричать. Сцепив зубы до боли в деснах, он подавил даже стон, который, казалось, ушел куда-то внутрь, в глубину его измученного тела. Он лежал, как в беспамятстве, не осознавая, где он и что с ним. «Господи! Помоги мне…» — пронеслось в его отдаленном от реальности сознании. Но вдруг ему показалось, он услышал голос Иешуа:
— Ты же исцелял моим именем, говоря несчастным: «Если веруешь, встань и иди!» Почему же ты сам не можешь встать?
Что это было? Знамение свыше или игра помутившегося сознания? Не ясно, но времени на раздумья не было. Павел неуверенно поднялся и, встав на четвереньки, посмотрел за борт колесницы. Там, прислонившись к колесу спиной, прямо в доспехах спал легионер Димас. С другой стороны, точно так же прислонившись ко второму заднему колесу, спал римлянин Гедес. В полной тишине слышалось посапывание обоих солдат. Павлу пришлось вспомнить все свои навыки и сосредоточиться на главном: «Бежать! Иначе может быть уже поздно»… Безумным усилием воли Павлу удалось подползти к заднему борту телеги, затем перегнуться через край и, аккуратно соскользнув вниз, смягчить свое падение руками настолько, чтобы приземлиться почти беззвучно. Но этого хватило, чтобы быть услышанным. Один из спящих стражников зашевелился и проснулся.
4