Таким путем она полчаса удерживала Святую Филомену под контролем. Этот способ она около года тому назад разработала в читальном зале библиотеки Британского музея, когда ее разум напоминал ночь Гая Фокса[3]: мысли петардами разлетались во все стороны, а в центре черные фигурки ряженых скакали вокруг пылающей груды хлама.
Каролина вошла в купе и села, забросив чемодан на полку. Он лег косо, выступая углом. Каролина встала и задвинула его на место. В купе она была одна. Немного посидев, она снова поднялась и расположила чемодан строго посередине полки, сверяясь с зеркалом, так чтобы с каждого края было одинаковое расстояние. Затем уселась в углу лицом к полке. Она застыла в неподвижности, отключив мысли. Время от времени какой-то частью ее сознания овладевала жестокая ясность, заставляя увидеть ярость, бушевавшую в другой части сознания. Это причиняло ей боль. «Насмешница побеждает», – заметила она про себя.
– Очень странно, очень странно, – сказала она. Проходившая в эту минуту по коридору женщина заметила, как она разговаривает сама с собой. «Господи Всемогущий, мое состояние становится заметным», – подумала Каролина.
Шок от того, что за ней наблюдают, принес некоторое облегчение. Боль в голове утихала, и Каролина принялась размышлять. «Есть ли у меня оправдания? Есть, черт возьми, и немалые». Тщательно и целенаправленно она начала вспоминать Святую Филомену.
На второй вечер она присоединилась к другим постояльцам в комнате отдыха и подумала: «Не забыть бы, здесь их нужно именовать паломниками». Она уже один раз попала впросак, назвав их постояльцами.
Так или иначе, их было восемь, не считая Каролины. Она сидела как вкопанная в поезде, который вез ее в Лондон, и по одному вызывала их перед своим мысленным взором.
В тот вечер она лишь урывками поглядывала на своих товарищей, но теперь, вспоминая о них, заглядывала им в глаза, рассматривала одежду, изучала даже кожу на лицах.
В ее памяти они возникали сначала поодиночке, затем сидящими полукругом перед камином; среди них она видела и саму себя.
Поезд с пыхтением спешил на юг, ее память не отпускала группу перед камином, а сама она повторяла про себя слова молитв, незаметно перебирая в кармане бусины четок, что благотворно влияло на ее манеру держаться, поскольку машинальное это действие удерживало Каролину от нервического подергивания. Она переставала говорить сама с собой и привлекать внимание окружающих. Группа перед камином в Святой Филомене возбуждала ее: в конце концов, она и в лучшие времена отличалась повышенной нервозностью.
В тот вечер в группе обсуждали, как в Англии третируют католиков. Это было излюбленной темой разговоров.
– Вы только представьте, в местечке, где живет моя мать, католиков не берут на работу в общественном транспорте.
– Ни одному ребенку из католиков не дали стипендии…
– Там сорок процентов католиков, но ни один…
Общеизвестно, поведала полная цветущая дама из Западной Ирландии, что католиков не принимают в Кембриджский университет.
– О нет, неправда, – мгновенно возразила Каролина.
– Там делают все возможное, чтобы изолировать католиков, – продолжала дама из Западной Ирландии.
– Не замечала, – сказала Каролина.
Молодой адвокат с ней согласился, но его свидетельство не вызвало доверия. Ирландская дама шепнула соседке:
– Бедный парень лечится от алкоголизма.
– Разумеется, – добавил адвокат, – в определенных кругах всегда имеется предубеждение.
Это восстановило его репутацию в глазах собравшихся.
– Взять хоть моего брата, когда в публичной библиотеке выяснили, что он католик…
По мере того как множился список злодеяний, дама из Западной Ирландии безостановочно приставала к Каролине. «Что вы об этом скажете?.. Вот ужас-то… Как вы это находите?»
– Я нахожу это странным, – ответила Каролина, вставая наконец, чтоб уйти.
Все это время миссис Хогг было и видно, и слышно. Она в свою очередь вставляла острые замечания, знала, что такое преследования, и часто награждала Каролину подозрительным взглядом.
Вспоминая эту сцену, Каролина возвратилась памятью к другому похожему сборищу у камина – ее еврейской родни и их знакомых, все они давно стали достоянием ее прошлого. Они вновь возникли перед мысленным взором Каролины. Устроившись полукругом, они предавались разнузданному смакованию выдуманных страданий: «Предрассудки!», «Оскорбление чистейшей воды!». Католики и евреи, подумалось Каролине, богоизбранные, влюбленные в трагический образ самих себя. А трагический лишь потому, что вызывает смех. Однако эти собравшиеся у камина мученики, евреи и католики, предстали в ее мыслях во всей их смехотворности. Каролина подумала, что неплохо бы дернуть стоп-кран и остановить поезд, чтобы стереть эти воспоминания. Но стоило ей подумать об этом, как она поняла, что определенно не сделает ничего подобного.
3
Традиционное для Великобритании празднование провала Порохового заговора в ночь на 5 ноября. В эту ночь зажигают фейерверки и сжигают на костре чучело главы заговора Гая Фокса.