Иногда Дженни беспокоила мысль, что они с Вудро не члены партии. Не истолкуют ли это люди как их недостаточную веру в социализм? Узнав, что ее дом не обыскивали, не заподозрят ли ее в том, что она доносчица? Поймут ли люди, почему скрывается Вудро?
Но она тут же отругала себя. Люди не могут быть такими подозрительными. Хэм говорил, что многих из них скорее можно упрекнуть в излишней доверчивости. И скрывается не один Вудро. Например, Лара — зять Сирило Сандобала, и многие другие. В конце концов, что было бы с Россией, если бы Ленин не скрывался, когда этого требовали обстоятельства?
Сперва Дженни хотела поехать в город и переночевать у Люси, но потом раздумала. Лучше остаться здесь. Она вынула из корзины одежду и пеленки, приготовленные для ребенка, с которым решила ехать, уложив пораньше двоих старших. Дженни надеялась поговорить с Вудро, если он вернется. Она знала, как любит Вудро во всем находить смешное; даже о таких событиях, как сегодняшние, он сумеет рассказать ей что-нибудь забавное. А посмеяться ей сейчас полезно. Вудро даже может снять с нее очки и поцеловать. Он всегда снимает с нее очки, прежде чем поцеловать, потому что не любит, как он выражается, есть булку с битым стеклом. Он хочет, чтобы его булка была с медом…
Дженни невольно засмеялась, хотя сидела одна в темноте. Но тут же одернула себя. Нашла о чем думать! В глубине души она надеялась, что Вудро не рискнет сейчас прийти домой. Ночью опаснее, чем днем. К ночи головорезы напиваются еще больше, и убийство им легче сойдет с рук.
Дженни вздрогнула. Если она пробудет в этом мраке еще минуту, то не выдержит и закричит. Нет, надо пойти к людям.
Дети спят. Полицейские их не тронут. А она скоро вернется, только отнесет банку соленых огурцов Лус Ларе — дочери Сирило. Бедная женщина! Отец ее умирает в больнице, муж Просперо скрывается в горах, а дочь, рано созревшая, слишком женственная, сидит под охраной полиции. Дженни стало стыдно, что она так много думала о себе и Вудро. Это не по-соседски и не по-христиански.
Она открыла дверь и выглянула на улицу. Стояла тревожная тишина, казавшаяся странной после шумного дня. Не было ни ревущих грузовиков, ни изящных легковых машин, ни винтовок, ни людей. Можно было подумать, что городок вымер, если бы не доносившиеся откуда-то детский плач, лай собак и тяжелые, размеренные удары топора.
Дженни шла задворками и никого не встретила. Но когда она огибала дом Лары, перед ней вдруг вырос высокий худощавый мужчина в широкополой шляпе. Дженни едва не вскрикнула, но удержалась. Она узнала Хэма Тэрнера.
— Неужели это ты, Хэ-эм!
Он резким жестом заставил ее замолчать.
— А ты все так же глупа, как и красива, Белянка.
— Извини, — засмеялась Дженни, вглядываясь в лицо Хэма. — Я не знала, что ты вернулся.
— Эх ты, глупышка. Ну, пошли вместе.
Он тихо постучал. В замке повернулся ключ. Дженни толкнула дверь, но та не подалась. Значит, замок запирали, а не отпирали.
— Лус! — тихо позвала она. — Это я, Дженни Лусеро. Молчание. Наконец послышался голос:
— Quien esta contigo?[78]
Дженни замялась, не решаясь произнести вслух имя Хэма. Нет, лучше сказать — друг.
— Un amigo, no mas[79].
Все в порядке. Ключ в замке повернулся.
3. Старики у себя дома
Когда Лус Лара открыла им дверь, лицо ее было мертвенно-бледным. И не мудрено: отец ранен в позвоночник, муж исчез, а дочь, которой не исполнилось и пятнадцати, арестована по обвинению в убийстве. Но очень скоро Хэм почувствовал, что, несмотря на все это, в доме царит приподнятое настроение. В чем же причина радости, черт побери?
Единственная комната хибары освещалась лишь узкими красными полосками, проникавшими сквозь трещины в старой плите. Но Хэм все же заметил, что в комнате собралось пять или шесть человек. Когда они с Дженни вошли, послышался шепот: «Это Хамон», «Хамонсито вернулся». Люди подходили к Хэму и поздравляли его со счастливым возвращением. Они превратили его имя в прозвище. Английское слово «хэм» значит «ветчина», по-испански — «хамон», а если к этому слову прибавить уменьшительный суффикс, получится «хамонсито», то есть «ветчинка».
— Que tai, Jamoncito?[80]
У Хэма отлегло от сердца. Это были пожилые, малограмотные люди, в большинстве своем верующие. С партией они были связаны лишь через сыновей, дочерей и внуков.