«И он непременно в котелке и в этих жутких ботинках, — думал Генри. — Мамонт бюрократии».
В конце концов он не выдержал и тоже спустился в кабинет.
Подходя к двери, он слышал громкий голос отца, который, как ему показалось, протестовал против чего-то. Генри открыл дверь и вошел.
— Вот мой сын, — сказал Джоуслин.
При виде Аллейна первой мыслью Генри было, что это какой-то незнакомец, а может быть, даже один из друзей Джоуслина, приехавший с визитом в такое неподходящее время. Он видел перед собой очень высокого, хорошо одетого человека, державшегося с достоинством.
— Это господин Аллейн, — представил Джоуслин. — Из Скотленд-Ярда.
— О, — сказал Генри.
Пожимая руку Аллейну, Генри почувствовал себя совсем юным и неопытным рядом с этим крупным человеком. Они сели. Следующим ощущением Генри было, что он уже видел Аллейна раньше. Он поймал себя на том, что рассматривает Аллейна так, как можно рассматривать карандашный рисунок. Причем этот рисунок, который мог вполне принадлежать Дюреру,[8] был сначала сделан острым твердым карандашом, а затем на него был нанесен тонкий слой иссиня-черного и охры.
«Вельможа, превратившийся в монаха, — подумал Генри, — но сохранивший некоторые забавные воспоминания».
Он пытался найти причину этого впечатления, которое даже больше походило на воспоминание. Очертания глаз, разлет бровей, упрямый лоб — все это он раньше уже видел.
— Генри! — раздался резкий голос отца.
Генри осознал, что Аллейн уже некоторое время что-то говорит.
— Прошу прощения, — сказал он. — Боюсь, что я не… Очень прошу меня извинить.
— Я только спрашивал, — повторил Аллейн, — не могли бы вы нам помочь в этой истории с кольтом. Ваш отец говорит, что он был в этой коробке на прошлой неделе. Нет ли у вас на этот счет иной информации?
— Пистолет был здесь в пятницу в пять часов пополудни.
— Откуда ты знаешь? — спросил эсквайр.
— Ты едва ли поверишь, — медленно начал Генри, — но я только что вспомнил об этом. Это произошло перед твоим приходом. Мы с Элеонорой были здесь и ждали, когда все соберутся на прогон ролей. Они пришли все вместе или с интервалом две-три минуты. Кто-то — кажется, доктор Темплетт — что-то рассказывал о ночных кражах со взломом в Сомерсете на прошлой неделе. У нас возникла мысль, что взломщики сюда тоже могут прийти. Мисс Кампанула похвасталась, будто у нее на этот случай есть сигнализация, и принялась рассуждать, как бы она себя повела, если бы услышала, что ночью кто-то прокрался в дом. Я рассказал им о твоей военной реликвии, отец, и мы все стали ее рассматривать. Миссис Росс заявила, что считает небезопасным так хранить заряженное огнестрельное оружие. Я показал ей, что револьвер поставлен на предохранитель. После этого разговор перешел на другую тему. Затем пришел ты, и началась репетиция.
— Это ценная информация, — сказал Аллейн. — Время сужается до двадцати семи часов. Кольт был на месте вечером в пятницу. Теперь скажите, кто-нибудь из вас ходил в ратушу днем, после полудня?
— Я был на охоте, — сказал Джоуслин, — и вернулся домой как раз к пяти, к началу репетиции.
Аллейн посмотрел на Генри.
— Я пошел прогуляться, — сказал Генри. — Вышел из дома примерно в половине третьего — нет, вспомнил, было ровно половина третьего.
— Вы далеко ходили?
Генри смотрел прямо перед собой.
— Нет. Я прошел примерно полдороги до церкви.
— Как долго вы отсутствовали?
— Около двух часов.
— Значит, вы где-то останавливались?
— Да.
— Вы с кем-то разговаривали?
— Я встретил Дину Коупленд. — Генри посмотрел на отца. — Случайно. Мы поболтали. Некоторое время. Затем появилась моя кузина, Элеонора Прентайс. Она возвращалась из церкви. Если это представляет интерес, то я помню, как часы на церкви ударили три раза, когда она подошла к нам. После этого Дина вернулась домой, а я пошел по тропинке на Клаудифолд. Я вернулся домой по дороге, которая идет с холма.
8
Дюрер, Альбрехт — немецкий живописец и график Возрождения. Мастер портрета, гравюр на библейские сюжеты.