— Я признаю вашу точку зрения, — сказал Аллейн, — и уважаю ее.
— Я очень рад. Я знаю, что многие рассматривают таинство исповеди в англо-католической церкви как любительскую подмену римского ритуала. Это не со всем так. Римская церковь говорит: «Ты должен»; протестанты-нонконформисты говорят: «Ты не должен»; англокатолическая[12] церковь говорит: «Ты можешь!»
Но Аллейн пришел сюда не для того, чтобы спорить о различных церковных доктринах. Да и ни при каких обстоятельствах не стал бы этого делать.
— Я понимаю, что священник, который слушает исповеди, независимо оттого, к какой конфессии он принадлежит, должен рассматривать этот ритуал как нечто неприкосновенное. Я веду речь не об этом. Может быть, вас терзают сомнения, не рассказать ли мне о чем-то, что вы слышали от одного из ваших кающихся грешников вне исповеди?
Ректор в изумлении посмотрел на него, еще крепче сжал кулаки и сказал:
— Я не думаю, что это в чем-то вам поможет. Просто я обременен воспоминаниями и ужасными сомнениями. Вы говорите, что убийца может опять нанести удар. Я не думаю, что это возможно, и даже уверен, что этого не произойдет.
— Почему? — удивился Аллейн.
— Потому что я думаю, что убийца уже мертв, — ответил ректор.
3
Аллейн развернулся на своем стуле и несколько секунд молча смотрел на господина Коупленда. Затем он спросил:
— Вы думаете, что она сама это сделала?
— Я в этом уверен.
— Вы мне скажете почему?
— Полагаю, что я должен это сделать. Господин Аллейн, я, к сожалению, не обладаю твердым характером и всю свою жизнь стараюсь избегать трудностей. Я знаю, что это очень нехорошо, и пытаюсь победить в себе эту слабость. Я колебался, когда должен был настаивать, тянул время, когда были необходимы решительные действия. Из-за этих самых настоящих грехов упущения я считаю, что несу моральную ответственность, во всяком случае, частичную, за это ужасное происшествие.
Он замолчал, все еще продолжая смотреть на огонь. Аллейн ждал.
— В пятницу вечером, — вновь заговорил господин Коупленд, — в нашей гостиной собрался кружок книголюбов. Обычно книголюбы собираются в ратуше, но на этот раз из-за подготовки к спектаклю они пришли сюда. Председательствовала мисс Кампанула. Я заходил к ним на короткое время. Дина читала им вслух сцену из «Двенадцатой ночи», а затем они продолжили чтение другой книги. Честертон, «Шар и крест». Мисс Кампанула одолжила у меня мой экземпляр. Когда они закончили, она вошла ко мне в кабинет, чтобы вернуть его. Я был один. Это было приблизительно в четверть одиннадцатого.
— Так.
— Господин Аллейн, мне очень трудно и неприятно рассказывать вам об этом инциденте. Действительно, я… я не знаю, как начать. Возможно, вы не знакомы с делами прихода, но, я думаю, многие духовные лица могут сказать, что есть, к сожалению, такой тип прихожан, который доставляет много беспокойства приходским священникам. Я не знаю, поймете ли вы меня, если я скажу, что часто это… леди… которые не очень молоды и у которых нет других интересов.
Теперь ректор покраснел по-настоящему.
— Думаю, что я вас понимаю, — сказал Аллейн.
— Правда? Что ж, к сожалению, несчастная мисс Кампанула была активной… представительницей такого типа. Бедная душа, она была одинока и обладала кипучим темпераментом, который, я уверен, она изо всех сил старалась усмирить, но я не мог иногда не думать, что на помощь ей надо звать доктора, а не священника. Я даже говорил ей об этом.
— Очень мудрый совет, сэр.
— Но она не прислушалась к нему, — тоскливо произнес ректор. — Она рассчитывала в этом на меня, сэр, и боюсь, что я подвел ее.
— Так что же было в пятницу вечером? — деликатно напомнил Аллейн.
— Да, да, я знаю. Я уже подвожу свой рассказ к этому. Но мне, право, очень трудно. Произошла ужасная сцена. Она… она вбила себе в голову, что если Дина выйдет замуж или опять уедет… Дина — актриса, вы знаете… то я буду так же одинок, как и она. Она говорила очень много. Я был слишком поражен и встревожен и терялся в сомнениях, что ей ответить. Я думаю, она неправильно поняла мое молчание. Я не могу точно припомнить весь порядок событий. Это было похоже на плохой сон, который до сих пор никак не закончится. Она очень сильно дрожала и смотрела на меня с таким отчаянием в глазах, что я… я… я… — Он зажмурился и добавил очень торопливо: — Я взял ее руку в свою.