В эпоху становления христианства было необходимо не только победить язычников в философских спорах и доказать истинность церковного учения, но, что не менее важно, убедить христиан отказаться от языческих обычаев. Именно этому посвящены три книги «Педагога», представляющего собой первый христианский «Домострой». В нем Климент весьма подробно описывает мебель, пищу, одежду, утварь, украшения, одобряя одни вещи и осуждая другие, учит тому, как вести себя за столом, в бане, чем развлекаться, какая должна быть прическа у женщин и какая борода у мужчин и многому другому. В литературном отношении «Педагог» слабее «Увещевания». Впрочем, то, что теперь кажется нам скучным перечислением правил поведения, было весьма популярно в античности. Иначе Цицерон не написал бы свой трактат «Об обязанностях».
«Строматы» («Ковры», «Узорчатые ткани») состоят из восьми книг. Климент сравнивает этот свой труд с садом, где разные цветы и деревья растут в беспорядке (Clem. Strom., VI (1) 2, 1). «Строматы» рассчитаны на совершенного христианина, в них читателям открывается скрытое от толпы знание о Божественном. В сочинении «Какой богач спасется» Климент, верный своему принципу избегать крайностей, пытается развить социальное учение Церкви, говоря о том, что не богатство мешает человеку войти в Царствие Небесное, а пристрастие к богатству.
До нас дошли отрывки из «Гипотипоз», которые, по словам Фотия, нашедшего в них много «богохульных и баснословных» мнений, представляли собой краткие объяснения тех или иных изречений. По всей видимости, это сочинение попало в руки патриарха в варианте, переработанном крайними оригенистами, которые проповедовали вечность материи и переселение душ. Указанные сочинения – отнюдь не все, что написал Климент; многие его труды, к сожалению, не сохранились.
Аллегорический метод и Ветхий Завет
Особенностью всех произведений Климента является характерный для Александрийской школы аллегоризм при интерпретации Библии[7]. Христиане, по теории Тита Флавия, делятся на простых и совершенных. Буквальный смысл Писания удовлетворяет лишь первых. Совершенные же христиане благодаря аллегорическому толкованию библейских текстов получают скрытое от других знание. Аллегорический метод, популярный в то время и у языческих философов, искавших у Гомера подтверждение своим мнениям, и у иудейских (достаточно вспомнить Филона Александрийского), был с легкостью заимствован ранними христианскими авторами. Даже Тертуллиан, ранний латинский христианский писатель, который «не слишком увлекался аллегорическим толкованием библейских текстов»[8], пользовался порою этим методом[9]. Среди многих причин такой готовности христиан следовать по стопам представителей чуждых религий следует назвать возможность для них доказывать древность христианской истины со ссылкой на Ветхий Завет.
Дело в том, что все новое в античности очень часто рассматривалось как дурное. Все древнее, напротив, вызывало уважение. Латинское словосочетание res novae (букв. «новые вещи») означало «государственный переворот» (Sall. Cat., 39, 6). Придя к власти, Цезарь, по словам Светония (Suet. Iul., 42, 3), распустил все коллегии, кроме учрежденных в старину. Фукидид, говоря о современной ему войне, замечает, что люди более склонны удивляться войнам прошлого (Thuc. I, 21, 2). Тот или иной народ считался достойным внимания, если он мог доказать свою древность. Поэтому Иосиф Флавий пишет «Иудейские древности» и «О древности еврейского народа». Таков был менталитет древних: «В архаическом и средневековом обществе наибольшее удовлетворение доставляло, по-видимому, не получение оригинальной информации, или не только ее, но и узнавание ранее известного, новое подтверждение старых и потому особенно ценимых истин»[10]. Даже в греческом литературном языке эллинистической эпохи существовала архаизирующая тенденция, побуждавшая писателей ориентироваться на образцы классической аттической нормы V-IV вв. до Р. Х. То же самое отношение к древности мы встречаем в искусстве. Платон в «Государстве» (Plat. Resp., IV, 424 bc) советовал стражам более всего остерегаться вводить новый стиль исполнения музыкальных произведений, ибо за переменами в музыке следуют изменения важнейших государственных установлений. Гораций жаловался в своем послании (Hor. Epist., II, 1, 21–78) на то, что старинные поэты ценятся больше современных (ср. Mart. Epigr., VIII, 69, 1–2). Климент Александрийский признает, что «есть почему-то обыкновение относиться с пренебрежением к настоящему, прошедшее же, отделенное от сиюминутных упреков покровом времени, чтить благодаря вымыслам; настоящему не верят, минувшему дивятся» (Clem. Protr., 55, 2)[11]. Именно поэтому он предостерегает читателя: «Не считай спасительную песню (т.е. Христа), о которой я говорю, новой в том же смысле, что утварь или жилище: ведь она была прежде утренней звезды» (Clem. Protr., 6, 3). Современник Климента, ранний латинский христианский писатель, карфагенянин Тертуллиан утверждает в своем «Апологетике»: «Величайшая древность придает высший авторитет этим документам (т.е. Библии); также и у вас (т.е. язычников) священны притязания на истинность, если они подкреплены ссылкой на старину» (Tert. Apol. 19, 1). Критерием древности Тертуллиан считает возможным пользоваться и в других своих сочинениях. Так, в «Прескрипции против еретиков» он утверждает: «Самой последовательностью доказывается, что лишь то […] истинно, что передано изначально; а то, что привнесено позже, то чуждо и ложно»[12] (Tert. De praescr., 31). Поэтому лучшим способом для христианских апологетов доказать истинность новой религии было продемонстрировать ее древность, сославшись на старинный источник. В качестве же последнего у христианства появилось «необходимое прошлое»[13] – ветхозаветная традиция. Ведь «единственным смягчающим обстоятельством для их (т.е. иудеев) религии была ее древность. У христиан не было и этого»[14]. «Как и иудеи, они казались “безбожными” людьми, которые не оказывают должного почтения изображениям богов и храмам. Но тогда как иудеи были древним народом, и это давало им законное право следовать в религиозных делах обычаям предков, христиане, как только что появившаяся секта со смешанным национальным составом, не могли претендовать на подобную привилегию»[15].
9
Столяров А.А. Тертуллиан. Эпоха. Жизнь. Учение / Тертуллиан. Избранные сочинения
10
Гуревич А.Я. Средневековый героический эпос германских народов / Библиотека всемирной литературы. Серия 1-я. Т. 9. Беовульф. Старшая Эдда. Песнь о Нибелунгах. М., 1975. с. 7.
11
Все это вызывает раздражение Климента и побуждает его вновь и вновь критиковать укоренившиеся в народе вздорные обычаи, стяжавшие себе славу своей древностью: Clem. Protr., 46, 1; 62, 4; 72, 3; 75, 4; 89, 1–3; 90, 2–3; 96, 2; 99, 1 и 3; 101, 1 и 3; 103, 2; 109, 3; 118, 1.
13
Ср. Светлов Р.В. Античный неоплатонизм и александрийская экзегетика. СПб., 1996. с. 198.
14
Вдовиченко А.В. Дискурс – текст – слово. Статьи по истории, библеистике, лингвистике, философии языка. М., 2002. с. 59.
15
Доддс Э. Р. Язычник и христианин в смутное время: Некоторые аспекты религиозных практик в период от Марка Аврелия до Константина