– Когда ты вернешься к своей настоящей работе, Хэдли? – спросила она. – Немногим девушкам посчастливилось танцевать с Фредом Астером. Ты единственная из нас побывала в Голливуде. Тебе это могло бы пригодиться.
Хэдли молча вытирала щеки. Почти три года назад ей довелось сняться в фильме на студии «Парамаунт» – в кордебалете. Она танцевала, встряхивая розовыми юбками и ожерельем из помпончиков на шее. И да, на одной площадке с великим Фредом Астером. Двести пятьдесят долларов в неделю. Никогда Хэдли не была так богата. И не зарабатывала столько денег тем, что любила больше всего на свете.
– Лоретта заболела, и мне пришлось уехать из Голливуда, – тихо сказала она. – Я ведь была всего лишь одной танцовщицей из многих. У каждой был с ним выход на несколько секунд.
– Не просто «с ним», а с Фредом Астером. Жаль, что ты теперь попусту теряешь время.
– Надо на что-то жить, – еще тише проговорила Хэдли.
Шик всё еще рассматривала свои пальцы в белых капюшончиках.
– Ты, никак, жалеешь о серебряном рожке для обуви? – поддела ее Манхэттен.
– Если мой следующий парень будет таким же любителем танцев, как Ромео, я оставлю ему мои ноги на танцполе и сбегу. Пусть провожает их домой без меня.
– А мне бы хотелось, чтобы Эддисон чаще водил меня танцевать, – вставила Пейдж, сплюнув малиновый эликсир, которым полоскала рот.
– Из твоего Эддисона Де Витта тот еще танцор в семьдесят пять лет и с ревматизмом.
Пейдж чуть не захлебнулась эликсиром.
– Ах ты!.. Да ты… Эддисону вовсе не семьдесят пять! Ему нет даже сорока двух.
– Но тебе-то нет и девятнадцати, – вздохнула Шик, томно поглаживая свою брюнетистую челку. – Девушки питают слабость к зрелым мужчинам… Чем они старше, тем благодарнее.
– Ты уверена, что твои лодочки тебе впору? – перебила ее Манхэттен. (Она даже нос наморщила, чтобы осадить Шик.)
– Конечно. Мне бы еще убедить в этом мои пальцы.
– …или найти новый рожок для обуви, – хихикнула Пейдж.
– Я тебе, кстати, должна пять долларов, Манхэттен, – продолжала о своем Хэдли, – но тебе придется еще чуть-чуть подождать.
Она присела на единственный табурет. Манхэттен начала разминать ей мышцы шеи. Хэдли закрыла глаза, голова ее покачивалась из стороны в сторону.
– Надо было заплатить хоть немного няне Огдена, – сказала она. – Эта карга сказала, чтобы иначе я его больше не приводила.
– Забудь про пять долларов. Купи себе на них «роллс-ройс сильвер».
– Спасибо, Манхэттен, но я тебе отдам, обязательно. Когда Лоретта вернется и заберет малыша, она всё оплатит, она обещала.
Двадцатилетняя Хэдли была самой старшей в пансионе, хотя со своей пухлой фигуркой, суетливыми движениями, веснушками и детским голоском всё еще выглядела подростком. Все в «Джибуле» знали, что ее старшая сестра Лоретта больна туберкулезом и на время долгого лечения в Южной Каролине оставила ей своего сынишку.
– Ты просто героиня, что занимаешься мальцом твоей сестры.
– Огден такой милый. Угадайте, что он сказал вчера? «Метро».
– Вундеркинд! – фыркнула Пейдж и выгнулась, застегивая молнию на спине. – Малютка готов в будущем году поступить в Гарвард.
Ухватив Манхэттен за подбородок, она повернула ее к себе и приподняла ей очки.
– Скажи, мне завтра нацепить окуляры, как у тебя, на прослушивание «Давай поцелуемся, Розалинда»?
– Ты уже позаимствовала шляпку у Шик, туфли на шпильках у Урсулы, каракулевое манто у Эчики… Будет не Розалинда, а платяной шкаф. Оставь в покое мои щеки, пожалуйста, у меня пломбы держатся на честном слове.
Пейдж взвесила аргумент платяного шкафа и вернула на место нижнюю челюсть подруги и ее очки. Манхэттен ощупала щеки, поправила оправу на носу.
– Ты права, – вздохнула Пейдж. – Просто сейчас столько шума, неразберихи… Я совсем запуталась. Во всех театральных школах, на всём Бродвее только и говорят о новых методиках актерской игры. В Актерской студии. В «Методе». Помните того парня в пьесе «Траклайн-кафе»? Джи-ай[15] возвращается домой и узнаёт, что его жена переспала со всеми соседями?
– Этот молодой бог, что появился в третьем акте? Он затмил всех. У него была тирада минут на пять, но зал встал. Остальным актерам пришлось ждать, пока публика успокоится. Брандон Марло, так, кажется, его зовут. Будь у него главная роль, – заключила Шик, – я непременно дождалась бы его у служебного входа, пофлиртовала.
– И зря не дождалась. Он с тех пор о-го-го как прославился в «Трамвае „Желание“». Он из конюшни Казана. «Метод» – это что-то. Я умира-а-а-аю хочу посмотреть этот «Трамвай», но остались только билеты по пять долларов. Этот Бардо в пропотевшей майке, говорят, убойнее бомбы Нагасаки. Да еще там… – она понизила голос, – …сцена изнасилования в последнем акте.
15
Джи-ай (