Изыскивая средства выйти из создавшегося безнадежного положения, коммунисты усиленно проводят новый экономический курс во всех сторонах жизни. Каждая почта регулярно приносит нам новые известия: о замене бесплатных услуг государства платными, об изменении тарифной системы вознаграждения трудящихся, об отмене пайков, о новых налогах, о разрешении частной торговли, даже об открытии бирж и т. п. мероприятиях, возвращающих страну на всех парах на старые капиталистические позиции. В январе 1921 года правители России заявляли, что они открыли народу дверь в царство подлинного коммунизма, но при этом не заметили, что дверь, в которую они сами вошли — на турникете, как в больших отелях, — и потому, войдя в нее по недомыслию, не успели вовремя выскочить и потому принуждены, проделав полный оборот, возвращаться туда, откуда пришли, т.е. — к капитализму. От свободы торговли, поощрения частной мелкой промышленности, открытия бирж и т. п. мер уже недалеко, пожалуй, и до признания неприкосновенности личной собственности и предоставления сфер, — как производства, так и всего торгового оборота, — для частной инициативы.
Но мероприятия этого последнего рода, — связанные с неприкосновенностью личности и жилища и другими основными правами человека, декретированными еще Великой Французской Революцией, — находятся уже в полном противоречии с существом советской власти в России, с внутренним ее содержанием, с той "твердой властью", которая олицетворяется чрезвычайками, "вохрами", ревтрибуналами, комиссарами и другими аналогичными атрибутами советского режима. В этой области старые большевистские начала не потревожены, и самое здание, на котором одновременно начертаны слова и Карл Маркс, и ВЧК, стоит незыблемо. Напротив того, система эта периодически дает себя знать, усиленно закрашивая тогда кровью новых жертв блекнущий уже красный флаг Советской Республики. Пока такая "твердая власть" будет существовать, до тех пор, пока с голодом будут бороться особыми отрядами Чека, пока безграмотные комиссары будут восстанавливать русскую промышленность, а заслуженные профессора за изучение положения нефтяного дела в России будут ставиться под расстрел "к стенке" в подвалах Чеки как контрреволюционеры, — никакие "новые курсы" советской политики не спасут положения и не внесут оздоровляющего начала в процесс экономического разложения страны.
По-прежнему придется отмечать нарастание не только денежного, но и последнего "бриллиантового" банкротства Москвы и падение всех видов производства и в особенности — добычи топлива, неуклонное сокращение которого (в августе 1921 г. в Донбассе добыто уже только 2 млн. пуд. угля) приведет неизбежно к параличу, — по плану и без всякого плана, по очереди и вне всяких очередей, — последние остатки русской промышленности. Параллельно с этим, как и раньше, придется констатировать и раскрытие всемогущей Чекой новых фантастических заговоров и пролитие новых потоков русской крови во славу III Интернационала и Красного Кремля, в то время как, точно на пиру во время чумы, во вновь открывающихся повсеместно для потехи палачей России театрах, ресторанах и кафе будут по-прежнему предаваться безудержному ликованию и кутежам красные тираны, для которых неумолимая рука судьбы выписывает уже на стене роковые слова: "Мене, Текел, Фарес"[118].
Но оставим эту агонизирующую власть в стране, где Царь-Голод и Ангел Смерти снимают обильную жатву во славу великого социального опыта Ленина, и обратимся в заключение к тем живым клочкам России, которые находятся в добровольном изгнании за границей. Что думают здесь о том моменте, когда советская власть, наконец, рухнет? С чем, с каким багажом думают выйти тогда находящиеся здесь русские навстречу к тем освобожденным страдальцам, которые все время оставались у себя на родине? В этом отношении, действительно, хотя и исписаны горы бумаги, реально сделано очень мало. Между тем, русским эмигрантам в предвидении наступления двенадцатого часа для советской власти необходимо готовиться к этому моменту. Что же спросит с них страна?
Как я неоднократно указывал, Россия устала от всяких теорий, которые она достаточно испытала на своей шее в виде опытов экспериментального коммунизма. Все население страны в подавляющем большинстве стало беспартийным. Это не надо понимать так, что у находящихся теперь в России пропали всякие политические интересы и отпал вкус к обычному политиканству. Было бы глубокой ошибкой так понимать эту беспартийность. Но это означает, что вопросы чисто политического характера отошли на второй план, так как превалирующими являются в данный момент экономические интересы. Поэтому те, кто вместо реальной помощи продовольствием, топливом, материалом и деньгами, придут в Россию с политическими платформами, — окажутся людьми, чуждыми для своей родины.
118
"Мене, текел, фарес" (ивр.) — "Взвешен, измерен и признан недостойным": согласно ветхозаветной Книге пророка Даниила — слова, начертанные таинственной рукой на стене во время пира вавилонского царя Валтасара незадолго до падения Вавилона от рук Кира. В современном языке выражение используется для обозначения наступающей катастрофы.