Восемнадцать лет прошло после того, как Филиппины были провозглашены независимой республикой. Однако сегодняшние Филиппины мало чем отличаются от Филиппин времен прямого господства американских колонизаторов. В экономике страны по-прежнему господствует американский капитал, в политическом отношении Филиппины находятся в зависимости от Соединенных Штатов Америки.
Голод, нищета и безработица — таков удел многих миллионов филиппинских тружеников. О беспросветной нужде, царящей в республике тысячи островов, поведал недавно американский журнал «Тайм», который на своих страницах писал следующее:
«Хотя 7100 островов республики богаты природными ресурсами, хотя плодородные земли дают богатый урожай табака, сахара, пшеницы и риса, средний годовой доход на душу населения на Филиппинах равняется всего лишь 120 долларам. Шесть процентов населения — безработные, а третья часть всех филиппинцев работает только три месяца в году. Пригород Манилы Форбс-парк блестит зеркалами плавательных бассейнов, а в городках, состоящих из хижин, дети умирают от голода».
Таковы последствия более чем полувекового засилья американских монополий в экономике страны.
Вопреки национальным интересам правящие круги Филиппин следуют и фарватере агрессивной политики США в Юго-Восточной Азии. Под предлогом «коммунистической опасности» Филиппины стали членом агрессивного блока СЕАТО, подписали с США соглашение о военных базах, о военной помощи и договор о взаимной обороне, которые накрепко привязали страну к военной колеснице Пентагона. При помощи этих военных соглашений США превратили филиппинские острова в главный бастион подавления национально-освободительной борьбы народов Азии. Ныне послушное американским заправилам правительство Макапагала оказалось втянутым во вьетнамскую авантюру Уолл-стрита.
С каждым днем в стране усиливается движение за ликвидацию американских военных баз и отмену неравноправных соглашений, навязанных США молодой республике. Толчок этому массовому антиамериканскому движению дали события осени 1964 г., связанные с убийством филиппинского юноши на военно-воздушной базе Кларк. 25 января 1965 г. в Маниле состоялась мощная народная демонстрация, участники которой несли 32 черных картонных гроба (по числу филиппинцев, убитых американцами на военных базах). Вся процессия направилась к посольству США, неся плакаты с лозунгами: «Янки, убирайтесь вон!», «Долой американских убийц!». По свидетельству самих американцев, Филиппины представляют ныне просыпающийся вулкан, готовый в любую минуту, обрушить всю мощь народного гнева на угнетателей-янки.
Широкая филиппинская общественность выступает за самостоятельную внешнюю политику страны, за дружественные связи с народами всех стран. За последнее время отмечается усиление требований установления нормальных отношений с Советским Союзом и развития культурных связей между двумя странами. Побывавший в 1964 г. в СССР филиппинский журналист Дж. Крус в газете «Манила Таймс» писал: «Филиппинам следовало бы занять более реальную и реалистическую позицию в отношении Советской России, чем существующая в настоящее время, И это не ради русских, а для нашей собственной пользы».
Движение за пересмотр отношений Филиппин с Советским Союзом находит поддержку среди широких кругов филиппинской общественности. Отражением этих настроений явились выступления бывшего министра иностранных дел Филиппин Сальвадора Лопеса и вице-президента Эмануэля Пелаеса, которые в 1964 г. высказались за проведение Филиппинами более гибкой политики по отношению к СССР и другим социалистическим странам.
Советский Союз, верный ленинской миролюбивой политике, неоднократно проявлял желание нормализовать советско-филиппинские отношения, установить экономические и культурные связи. Выход в свет на русском языке книги У. Помроя «В чаще лесов» является свидетельством растущего интереса советских людей к жизни и борьбе филиппинского народа. Перевод книги дан с незначительными сокращениями.
Посвящается Селии
1
Апрель 1950 г.
Всякий, кто уходит в чащу лесов, расстается с привольным миром.
Так, как это сделали мы с Селией в тот летний воскресный день в апреле 1950 года, когда, покинув дом в квартале Санта-Ана в Маниле, заперев дверь на замок и бросив всю домашнюю обстановку, направились в лесной край.
В качестве связной нас сопровождает молодая круглолицая девушка из провинции, с платком на голове. Она идет по Эрран-стрит немного впереди нас, на руке ее колышется корзинка из «пандана»[1], которую здесь называют «байонг»[2], а мы идем за ней следом, садимся вслед за ней в «джипни»[3], не говоря ни слова и даже не глядя друга на друга. На конечной остановке на Аскаррага-авеню мы усаживаемся позади нее в автобусе; она сидит с невозмутимым спокойствием, не поворачивая даже головы, и вид у нее такой, каким он и должен быть у робкой провинциальной девушки, очутившейся в большом городе.
Громоздкий провинциальный автобус с грохотом несется по залитым солнцем улицам на юг от Манилы, а мы с Селией в последний раз глядим на город, на утопающие в густой листве дома, на угол улиц Тафта и Теннесси, где мы, бывало, встречались, когда я ухаживал за ней. Мы сидим, держась за руки. Прошли два года безупречной супружеской жизни, два счастливейших года, которые нам довелось (и доведется ли когда-либо еще) прожить.
Широкий мир… Соляные разработки прямо под открытым небом в Параньяке; церковь в Лас-Пиньяс, где дорога извивается меж тенистых деревьев; празднично разодетая молодежь во двориках у бамбуковых изгородей, девушки в белых платьях и парни с напомаженными волосами: автобусная станция в Каламба, где наш автобус атакуют юные продавщицы, предлагая свой товар: «сорбете»[4], «каламай»[5], сахарный тростник и жареную кукурузу. Слева от нас — свинцово-серый отблеск озера Лагуна-де-Баи, словно застывшего и подернутого дымкой в этот знойный день; одинокий крестьянин в широкополой шляпе, шагающий босиком по крохотному рисовому полю за своим «карабао»[6]; ровные, иссушенные солнцем, побуревшие поля, тянущиеся далеко, до самой кромки леса; базарная площадь в Санта-Крус, где мы пересаживаемся на другой автобус и долго сидим в ожидании остальных пассажиров, преследуемые запахами «мусковадо»[7], «багоонга»[8] и сушеной рыбы, которые доносятся до нас с лотков. Поглядываем украдкой на снующих в толпе жандармов.
Их присутствие свидетельствует, что за шумной жизнью базарной площади скрывается другой, тайный мир, деятельность которого ощущается по всей стране. Ибо в ту пору, в 1950 году, страна была охвачена восстанием и повсюду находились люди, которые объединялись и действовали тайком. Продавщица, безразлично уставившаяся на свой товар, крестьянин, шагающий по рисовому полю, пассажиры автобусов и даже молодежь, беззаботно смеющаяся у изгороди, — все они могут быть частицей этого скрытого мира.
Всего лишь неделю назад вооруженные отряды так называемых хуков неожиданно нагрянули из лесов и полей в десятки населенных пунктов и напали на местные гарнизоны жандармерии и гражданской полиции. Поэтому ныне по всей дороге установлено множество контрольных пунктов, автобус делает частые остановки, в него входят вооруженные карабинами чины военной полиции и, насупившись, тщательно проверяют содержимое поклажи или обходят вокруг автобуса, заглядывая в окна, словно пытаясь проникнуть через какую-то невидимую завесу. Вот их взгляд скользит по американцу, по его жене-филиппинке и молодой девушке в платочке. В данный момент мы находимся на базарной площади, и они словно прощупывают нас своим взглядом, а затем опять отводят глаза.
1
Филиппинское лесное растение с длинными и крепкими заверенными листьями. —