В воздухе раздались обычные у арабов возгласы:
– Аллах!
– Бисмиллах!
– Машаллах!
Потом оба суданца стали всматриваться с каким-то странным, не то вопросительным, не то испытующим взглядом в Стася, который не мог понять, в чем дело.
Между тем Нель тоже слезла с верблюда, и хотя она была измучена меньше, чем ночью, но Стась растянул для нее войлок в тени, на ровном месте, и велел ей прилечь, чтоб она могла, как он говорил, выпрямить ножки. Арабы принялись за обед, который состоял, однако, из одних сухарей и фиников и из глотка воды. Верблюдов не поили, так как они пили ночью. Лица Идриса, Гебра и бедуинов оставались озабоченными, и все время привала прошло в молчании. Наконец Идрис отозвал Стася в сторону и стал спрашивать его с таинственным и встревоженным выражением в лице:
– Ты видел змею?
– Видел.
– Это не ты заклял ее, чтоб она нам попалась?
– Нет.
– Нас ждет какое-нибудь несчастье, потому что эти дураки не сумели убить змею!
– Вас ждет жестокое наказание.
– Молчи! Твой отец не волшебник?
– Да, волшебник, – ответил без колебания Стась, поняв сразу, что эти дикие и суеверные люди считают появление змеи дурной приметой и предзнаменованием, что побег им не удастся.
– Так это твой отец послал нам ее? – сказал Идрис. – Но он ведь должен понимать, что за его чары мы можем выместить наш гнев на тебе.
– Вы мне ничего не сделаете, потому что за вред, причиненный мне, поплатились бы жизнью сыновья Фатьмы.
– Ага, ты и это уже понял? Но помни, что если бы не я, так ты бы истек кровью под корбачом Гебра, – и ты, и маленькая бинт тоже.
– Я и заступлюсь только за тебя, а Гебру не избежать петли.
Идрис посмотрел на него с удивлением и проговорил:
– Наша жизнь еще не в твоих руках, а ты уже говоришь с нами, как будто ты наш господин…
А немного погодя прибавил:
– Странный ты улед[23]: никогда я не видал такого. Я был до сих пор добр к вам; но ты думай, что говоришь, и не угрожай нам.
– Хитрость и предательство не останутся безнаказанными, – ответил Стась.
Было, однако, очевидно, что уверенность, с какой говорил мальчик, в связи с дурным предзнаменованием в образе змеи, которую не удалось поймать, сильно встревожила Идриса. Уже усевшись на верблюда, он несколько раз повторял:
– Да, я был к вам добр! – как будто желая на всякий случай утвердить это в памяти Стася. Потом он стал перебирать в руке четки, сделанные из скорлупы ореха дум, и молиться.
Часу во втором жара, несмотря на зимнее время, стала невыносимой. На небе не было ни одной тучки, но края горизонта немного потемнели. Над караваном носилось несколько ястребов, широко распростертые крылья которых бросали волнующиеся черные тени на серые пески. В раскаленном воздухе чувствовался как бы угар. Верблюды, не переставая мчаться, начали как-то странно всхрапывать. Один из бедуинов подошел к Идрису.
– В воздухе чуется что-то недоброе, – проговорил он.
– А что именно ты думаешь? – спросил суданец.
– Злые духи разбудили ветер, что спит на западном конце пустыни; он встал из-за песков и несется к нам.
Идрис привстал на седле, посмотрел вдаль и ответил:
– Да, он идет с запада и с юга, но он не бывает так ужасен, как хамсин[24].
– Три года тому назад он засыпал, однако, близ Абу-Гамеда целый караван, который нашли из-под песков лишь прошлой зимой. Йалла! У него может быть довольно силы, чтоб заткнуть ноздри верблюдам и засушить воду в мешках.
– Нужно мчаться изо всех сил, чтоб он задел нас только одним крылом.
– Мы несемся ему прямо навстречу и миновать его не сможем. Чем скорее он придет, тем скорее он пронесется.