— И здесь нам придется сражаться? — спрашиваю я лейтенанта Куэльяра.
— Мы высадимся немного дальше, после Пальните. Конечно, если это окажется возможным.
— Далеко еще до моря?
— Немного осталось. Дорога коротка, только если ты в свадебном путешествии с красоткой, — смеется он.
— Теперь я понимаю, почему навезли столько минометов. Здесь придется продвигаться от одной поляны к другой через все эти заросли. Как говорят, перебежками метров по тридцать.
— Точно.
Я смотрю направо, налево от шоссе — всюду тот же однообразный пейзаж с ограниченной видимостью, подходящий для засад и негодный для боя. Что—то горит впереди. Густой черный дым поднимается прямо вверх: ветра почти нет. Вероятно, догорает автобус — точнее, груда железного лома, — случайно накрытый вражеским снарядом. Здесь мы уже — я давно об этом догадываюсь благодаря некоторому опыту в этом деле — в опасной зоне. И теперь я воспринимаю любой звук, любое движение настолько остро, что чувствую их кожей. Ожидание, напряженное ожидание… Наверное, что—то похожее испытывают и другие — это состояние крайней настороженности продиктовано инстинктом; они меньше разговаривают и уже не шутят так, как раньше…
И вдруг это огромное невидимое сражение начинается. Где—то около моря — совсем недалеко — через завесу растительности многочисленные пулеметы одновременно открывают огонь. Их поддерживают минометы. Резкий, грохочущий взрыв мины отдается толчком внутри каждого из нас, а перекрывает его полнозвучный залп 122–миллиметровых пушек, на фоне которого раздаются отрывистые и частые выстрелы вражеских орудий.
— Теперь пошло! — говорит кто—то. — Да уж! И как будто стреляют прямо сюда!
— Не совсем, не совсем, — успокаиваю я. — Кажется, что сюда, но пока не попадают.
— Он в этом кое—что понимает, — говорит еще кто—то, не подозревая, до какой степени его слова мне льстят.
— Во—о–о—о–оздух! — кричит лейтенант. — Во—о–о—о–оздух!..
И все мы скатываемся вниз, чтобы укрыться в кюветах и во рвах. Тень машины скользит по нашим спинам, рисуя на земле черный крест, прежде чем мы слышим, как раздается похожая на треск доски пулеметная очередь. Один заход — и пересохшая земля вздымается рядом со мной… Подброшенный вверх, взлетает надо мной булыжник.
— Не двигаться, чтоб вас!.. — кричит лейтенант.
Второй заход — и вот уже изрешечены борта нашего грузовика, оставшегося на шоссе. И, наконец, на прощание — очередь из хвостового пулемета, которая могла бы стать самой опасной, но не настигла никого.
Лейтенант уже на ногах:
— Ушел! Всем встать!
Я поднимаюсь, состроив ужасную гримасу.
— Что такое? Откуда эта вонь? — спрашивает меня кто—то.
— Черт побери! Что за листья — чуть—чуть пожевал, и теперь у меня во рту привкус гнилой устрицы.
Боец смеется:
— Это сигуа.[23] Теперь весь день от тебя этот запах не отстанет.
— В машину! — приказывает лейтенант, видя, что шофер смог с ходу завести мотор…
И вот мы въезжаем в Пальните. Тут уже я окончательно понимаю, что мы вступили в район боевых действий, которые больше слышали, чем видели до сего момента. А сейчас я не только слышу нарастающий грохот боя на Плая—Ларга, в нескольких километрах отсюда, но и вижу великолепно замаскированные среди кустарника и уже установленные на позициях 122–миллиметровые пушки, счетверенные зенитные установки и даже несколько танков.
Легкий, точный в жестах и словах капитан Фернандес, переходя большими шагами с одной стороны шоссе на другую, руководит движением, отдает приказы. Неподалеку видны остовы нескольких сгоревших домов. Посреди поляны стоит закопченная железная кровать, от которой уцелели лишь ножки да пружинный матрас. Чуть дальше горит растительность, не прекращая рассыпать искры. Все это мне знакомо. Это я уже прочувствовал, понюхал, выстрадал более тридцати лет назад… А пока мы продвигаемся вперед, хотя и медленно. Вдалеке грохочут минометы — эти неутомимые минометы!