А его пули пролетают мимо. Меньше чем за двести метров он делает крен влево. Я разворачиваю пулемет и продолжаю вести по нему огонь. Но теперь все «четверки» сентраля тоже стреляют по самолету. Самолет теряет управление. Потом теряет высоту и скорость. Медленно сбрасывает четыре бомбы. И опять теряет высоту. И наконец падает.
Весь расчет вскакивает и бежит ко мне:
— Ты его сбил, Матео! Ты сбил его!
— Ну и что? — И я говорю, что, мол, да, что я его сбил, что если захватить его во второй круг прицела — не промахнешься.
Но вот я оборачиваюсь и смотрю назад, за орудие. Вижу пальмы, срезанные пулями самолета чуть выше моего роста. Я приподнимаюсь с сиденья стрелка. Хочу идти, но падаю. Меня поднимают. Держусь руками за людей, а идти не могу: в ногах нет силы.
— Это нервы! — говорит кто—то.
— У тебя нервы расшатались, Матео, — повторяет кто—то еще.
— Да, — соглашаюсь я, — нервы… А меня уже несут, меня целуют.
* * *
…Вот и все. Повторяю вам, что, когда сбиваешь самолет, ничего не чувствуешь… Говорю вам, что страха нет и в помине… Герой? Я? Нет—нет… Герои — это те, кто выигрывает войны и входит в историю… А я всего лишь стрелок зенитного пулемета… Да—да, сеньор, Матео Гонсалес, пятнадцати лет от роду, двадцать восьмая батарея базы Гранма…
Плая—Хирон!
На следующий день
избитая в кровь
твоим могущественным кулаком
и растоптанная тобой
орда захватчиков
пожинала горькие плоды
гнусного предательства.
Яростная твоя звезда
в бурном потоке ненависти
обнажила твое горящее сердце,
несгибаемая Плая—Хирон!
В этом трагическом крещении
твой золотистый пляж
стал настоящим адом для врага.
Яростно вздымались ввысь
винтовки крестьян,
а для трусливых наемников
звучали погребальные песни,
как проклятие силам империализма.
И осталась там орда разбитой,
усеяв поле брани
гниющими трупами.
Это маленький народ
Латинской Америки
раздавил своей ненавистью
империалистического зверя.
Фиделю Кастро посвящается
Я наблюдал за движением знамени твоего,
не знающего сна, не ведающего покоя.
Я знаю, кто ты, знаю, что идешь ты
по пути героев.
Твой след я различаю
по мачте «Гранмы»,
усыпанной звездами,
приведшей тебя на пляжи Никеро,
а дальше — к мечте заветной.
Ты пришел из Орьенте, и сердце твое
питает кровь высокой Туркино и яркое
пламя
Сьерра—Маэстры, что, как мать,
возле твоей колыбели
проводила бессонные ночи,
изваяла из камня твое могучее тело,
чтоб тебя не свалила в дороге усталость,
чтоб ни голод, ни тени, ни мрак полуночный
и ни страх, мертвой хваткой вцепившийся
в душу,
не смогли б никогда овладеть твоим
телом;
чтобы ты возлежал не на ложе смертельном,
а на пламени яростных криков повстанцев,
о Команданте[30]
Вдали от лжи ты,
вдали от зловонных насекомых,
от отвратительных крыс и омерзительных
грызунов,
вдали от проходимцев,
источающих такое же зловонье,
вдали от всякой нечисти,
гниющей в городах,
вдали от шарлатанов, фарисеев,
не испытавших никогда
святого чувства долга
и преданности Родине…
Они же стремились лишь
набить себе утробу
бесчестием и подлостью.
Сама же Сьерра
своими яркими лучами солнца, своими
реками
и хрупкими ветвями,
своим могучим камнем,
ветрами, что пронзают, словно шпаги,
несущимися по небу облаками,
своими бурями и страшным громом
тебя прикрыла, как щитом могучим,
в тебя вселила собственную храбрость,
ибо ты — это капля ее крови,
жаркий язык ее пламени,
потому что пришел ты к ней
защитить высокую честь своего народа
утолить боль своей Родины,
утереть слезы скорбящих матерей,
бросить вызов злу и мраку,
урагану вечных злодеяний
и пелене ночной из ужаса и страха.
вернуться
Майор, высшее воинское звание в первые годы Кубинской революции. — Прим. пер.