Несомненно, существует предопределенность встреч. Само Святое проведение послало ей ангела-хранителя в лице Склянского. В первый раз Альбина увидела его на рынке «Виноградарь», где он вступил в драку с обидевшими женщину турками. Кто это были, армяне или азербайджанцы, она не разобрала, всех лиц азиатской наружности, чтобы не ошибиться, она назвала турками. Был солнечный осенний день, и ни одного мужчины вокруг. Один турок, издав гамму повышающихся гортанных звуков, толкнул женщину в грудь, и она упала. И тут появился Склянский. Это был невзрачный мужчина неопределенного возраста, ему легко можно было дать пятьдесят, шестьдесят или все семьдесят лет. Он был сухощавый, ниже среднего роста, в выгоревшей брезентовой куртке и в берете.
Склянский подошел к любителю толкать женщин и, выпрямившись, остановился перед ним, при этом стал намного выше ростом, а затем отвесил ему звонкую пощечину. Турок бросился на Склянского, но пролетел мимо. Пятеро армян окружили его и принялись бить, но никак не могли в него попасть, он все время уходил от ударов. Это было истинное чародейство, он, казалось, отклонялся на какой-то миллиметр и их удары, да и они сами пролетали мимо. А потом начал бить он. Несколько молниеносных ударов, захватов и бросков, мельницей взметнулись вверх ноги-руки и тела сочно и страшно шмякались на бетонные плиты тротуара «Виноградаря». Вихрь утих мгновенно, как и возник, и трое из нападавших, лежали на земле, остальные на четвереньках расползались в разные стороны. Как говорится, каждой сестре раздал по серьге, никого не обидел. А сам, растаял в толпе сбежавшихся зевак.
Альбина была восхищена. Во всем, что ни есть прекрасного на свете, мастерство кулачного бойца сродни волшебству. Что это было? Какой-то превалирующей техники в его действиях она не заметила, но несколько из тех ударов Альбина узнала, то были элементы кун-фу и рукопашного боя по системе СМЕРШа. В молодости Альбина увлекалась модным тогда каратэ. Возможно, в этом было ее неподотчетное стремление подняться над биологической женской слабостью. Она мало внимания уделяла «растяжке и набивке»[13], но пару-тройку ударов и бросков освоила в совершенстве. В одном из круизов по Средиземному морю, Альбина много часов провела в жестком спарринге с мастером дзюдо европейского уровня. Увлекшись, она посещала подпольную секцию кун-фу в Одессе, где истинный сэнсэй посвящал ее в искусство конфликта. Но то, что она увидела, было синтезом из всего этого в исполнении виртуоза.
Через день она случайно повстречалась с ним возле пункта приема стеклотары во дворе своего дома. Только Альбина с ее фотографической памятью на лица смогла узнать его в старой надвинутой на глаза помятой шляпе и в дряхлом плаще. Длинные, обтерханные снизу штаны, складками лежали на стоптанных башмаках. Альбина сама никогда бы ни за кого не вступилась, и не потому что боялась попасть в историю или хотела оставаться не причем. В ее понимании, каждый должен стоять за себя сам. К такому заключению она пришла еще на заре своей пионерской юности. Но она всегда с уважением относилась к тем, кто был на это способен. Она подождала, пока он сдаст бутылки, и подошла к нему. Похоже, он тоже ее узнал, еще тогда, когда она, как бы невзначай, остановилась и незаметно начала его рассматривать.
— Я вас видела вчера, на базаре, — открыто и просто сказала она. — Прошу простить меня за навязчивость, но я не могла пройти мимо, не пожав вам руку.
Альбина хотела посмотреть ему в глаза, но у нее не получалось. Он прямо смотрел ей в глаза и как бы сквозь них, отсутствующим, ничего не выражающим взглядом. Пред ней были две холодные темно-серые тучи вместо глаз, и она знала, что в этих тучах живет гром.
— Вы, позволите? — и она, наконец, нашла его глаза, и он впустил ее в них.
— С удовольствием, — он осторожно пожал своей крепкой, намного меньшей, чем у Альбины, ладонью протянутую ею руку.
Неожиданно он улыбнулся широкой обезоруживающей улыбкой и, элегантно склонившись в полупоклоне, глядя ей в глаза, поцеловал ей руку. В его глазах светился ум бывалого человека, а тогда, в тот раз — сверкал мальчишеский задор. Позже Альбина поняла, что он относится к тем непосредственным натурам, которых не заботит, что о них могут подумать, когда он мгновенно переходил от серьезного, подчас трагического, к улыбке и шутке и тут же, буквально на полуслове, возвращался к тому же, весьма серьезному. В его умении шутить в самые напряженные минуты было что-то успокаивающее. Он очаровывал своей прямотой и добродушием. А еще, он никогда не сомневался, когда предстояло действовать решительно, он действовал.