Альбина умела и любила одеться. Она часто посещала подобные мероприятия и имела представление, какая публика здесь соберется. Но она не предполагала, что в этот раз все будет так, до непристойности убого. Она надела платье из бархата бездонно темно-зеленого цвета, совсем немного черных кружев и дивной работы тонкую белую мантилью. Кроме бабушкиных серег, с которыми она не расставалась, на ней было одно единственное украшение, осыпанный бриллиантами крест из белого и червонного золота, сверкавший в глубоком вырезе платья. Оглядев себя в зеркале перед поездкой, она нашла свой наряд вполне приемлемым для предстоящего шоу. Но теперь, увидев собравшуюся публику, она решила не снимать свою укороченную, необыкновенно эффектно сидящую на ней шубку на соболях. Во-первых, она не видела, перед кем здесь красоваться, а во-вторых, уж очень ненадежным было окружение, и легко можно было не досчитаться шубы в тридцать тысяч долларов. Было и третье, — холод. Но если бы не было трех первых, и четвертого, — полутемного сарая из рифленой жести на окраине города, она бы блеснула своим вечерним туалетом, который на редкость удачно подчеркивал статность ее фигуры, гармонируя с матовой кожей и золотистыми волосами. Даже не снимая шубы и не демонстрируя своего вечернего туалета, она с удовлетворением замечала, как женщины, подобно «ужасно добрым» хищным птицам, не поворачивая головы, провожали ее глазами.
В ангаре прибавилось света, и стало лучше видно, кто здесь есть. Присмотревшись, Альбина заметила, что на этот раз число «звездных» гостей превзошло все мыслимые нормы. Было такое впечатление, что каждый более-менее известный в своей области человек решил отметиться на сегодняшнем шоу. В бесконечном мельтешении лиц и нарядов Альбина увидела известных банкиров, предпринимателей и коммерсантов, видных спортсменов и популярных артистов. Одного Джино нигде не было видно. Столичный бомонд почтили своим вниманием и некоторые политики. Альбина отметила, насколько лучше они были одеты, по сравнению с прошлым годом… С напыщенным видом, запрокинув патлатую голову и выпятив вперед острый кадык, деревянной походкой промаршировал известный композитор со своей новой, юной супругой. Демонстрируя себя во всяческих позах, одетые так, чтобы всех «убить наповал», медленно фланировали светские киевские модницы.
Всеобщее любопытство вызвала предводительница столичных львиц, скандально известная Нинель Тарабан. Она была броско намазанная, в ее спаленных пергидролем, небрежно скрученных в узел волосах торчали три страусовых пера. Но фурор в рядах сбежавшейся поглазеть на нее публики вызвали не ее перья, а имидж Тарабан à la[23] «дама с собачкой». В качестве собачки она вела на поводке с ошейником на шее субтильную брюнетку, коротко остриженную под «тифози». Та, изображая пинчера, время от времени становилась на четвереньки и, преданно глядя на хозяйку невеселыми глазами навыкат, лизала ей руки. Отклячив зад, Тарабан с идиотским видом вертела головой и улыбалась, показывая, вымазанные губной помадой зубы. Брюнетка была в коротком черном топике и в черных, обтягивающих велосипедных трусах, отчего казалась тоньше, чем была. Она сильно озябла, ее худенькое посиневшее тельце сотрясал озноб. Альбина с состраданием подумала, что у такой худой девчонки непременно должны быть глисты, и поспешно отошла от этой пары. А «дама с собачкой» еще долго позировала перед телекамерами в бликах фотовспышек под аккомпанемент восхищенных и возмущенных реплик.
Грохот музыки поубавился, и под выкрики и понукания ведущего по подиуму начали расхаживать манекенщицы и манекенщики, в общем, модели… Напрягая зрение и разыскивая по залу Джино, Альбина машинально отмечала приталенный силуэт в тренчах, сложный крой костюмов и пальто, удачное сочетание велюра с шелком и кашемиром. А вот интересная фишка: полупрозрачный шелк, летящие линии, рюши и кружева, всепобеждающая женственность в стиле рококо. Очень хороша была блуза-туника с глубоким вырезом и высокой талией, она создавала нежный и элегантный образ, акцентуируя внимание на достоинствах фигуры. А сочетание голубого с белым и кремового с бежевым, усиливало эффект воздушности, в таком наряде будто паришь в облаках… Но это были единичные находки, жалкие крохи, подмеченные острым глазом Альбины, в океане пошлого хулиганства с тканями.