А тут еще Д<укельский> с И<риной> В<ладимировной> занялись разговорами о сценариях…
Узнал только о Вас, что у Вас хороший голос и что Вы очень музыкальны.
Т. к. Д<укельский> записывал, «что передать в L<os->AngeIes'e», то я продиктовал: 1) «Аристарх» — это я, а не И<рина> В<ладимировна>; 2) Зинаида Шекаразина — не псевдоним, а живое лицо; она живет на юге франции и мне, по бабушке, доводится дальней родственницей. Хотел дать ей возможность писать, но она — увы! — сразу же наступила многим нахвосты и по стилю ее стали принимать за И<рину> В<ладимировну> — пришлось «прекратить» (чего она мне, конечно, не простила). 3) Подтверждаю, что и сейчас подписываюсь под моим отзывом о «Гурилевских романсах», которые мне нравятся больше других стихов, о которых я тогда писал в том же фельетоне.
Жду от Филиппова первый том Гумилева — осуществилась наконец моя старая идея: «долг эмиграции — издать его полное собрание сочинений».
Говорили с Д<укельским> и о положении И<рины> В<ладимировны>, и о том, как дать ей возможность закончить воспоминания и иметь дактило-переписчицу.
В «домашней» обстановке И<рине> В<ладимировне> писать очень трудно, ее нужно было бы изолировать: нанять в Париже комнату, где бы она могла работать.
Каждый пансионер имеет право три дня в неделю проводить вне «Дома», если у него есть возможность.
Кроме того, И<рине> В<ладимировне> нужно обратить серьезное внимание и на свои недомогания, лечиться — и лечиться в Париже, а не у наших врачей…
Д<укельский> подошел к вопросу по-американски: «Составьте смету, я, по возвращении, кое-что могу сделать».
— Смету? Разве можно составить смету на «помощь»? — Комната в Париже в месяц стоит 15–20 тысяч старых франков (150–200 новых), а дактило берет по страницам. Если на 6 месяцев, то в общем, думаю, нужно долларов 500…
С.Ю. П<регель> и другие обещали образовать нечто вроде негласного комитета — может быть, и со стороны Д<укельского> (и Лифтона?) что— либо реально тоже присоединится?
Мне очень хочется, чтобы И<рина> В<ладимировна> могла закончить и «На берегах Невы» (Петербург 1919–1921), и «О, брег Сенский» — 2 тома воспоминаний об эмигрантской литературной жизни. Для последнего могу предоставить ей много материалов, писем, фотографий и т. д. (предназначенных для второго тома «Встреч», которым мне уже 10 лет нет времени заняться). (И<рина> В<ладимировна> и Г. Иванов погубили весь свой архив, когда переезжали в Нуёгев и из Hyeres.)
А у И<рины> В<ладимировны> выходит очень, очень хорошо и живо, пожалуй, даже живее, чем кое-что в «Петербургских зимах».
Беда в том, что сил у И<рины> В<ладимировны> сейчас не хватает, все время болеет, а это тоже отражается на работоспособности. А тут еще всякие люди, разговоры, всякая жизненная и душевная чепуха… а живя в Доме, где есть свыше 145 человек, невозможно оградить себя от вторжения этой чепухи.
Очень интересно то, что Вы говорите «о свержении Парижа». Но сил для этого у них нет, ведь брань a lа Рафальский — плохого вкуса, без чувства меры, мало что дает. Критика не может быть только ругательной, она должна быть и конструктивной, и положительной, а для этого у противников «Парижа» нет знаний, вкуса и настоящих способностей.
«Вашу книгу» — «Музу Диаспоры»? — Неужели же Тарасова Вам ее не прислала? Впрочем, «Посев» очень плохо распространяет и здесь; был свидетелем, как спрашивали «Музу», а ее в «Доме книги» не оказалось, продали все, что было, а нового — не прислали от «Посева».
Рад буду встретиться с Вами в 1964 г.[373], «е. б. ж.»[374], как писал Толстой в старости.
И<рина> Н<иколаевна> и я шлем сердечный привет Вашей супруге и Вам.
Ваш Ю. Терапиано
71
<декабрь 1962 г.>[375]
Дорогой Владимир Федорович,
Поздравляю Вас с Новым годом и Р<ождеством> Х<ристовым> и желаю всего самого доброго Вам и Вашей семье.
У нас была забастовка почты, поэтому все вверх дном и горы писем.
Пишу на карточке, но не хочу откладывать поздравления. Очень люблю Моршена, потому что совсем не знаю его и не состою с ним в переписке. Даже Рафальский не может говорить о «петухе и кукушке»! И никакой потомственный псевдоним не скажет: «как о своих пишет!» С Хлебниковым меня попутал Ходасевич, у него неясно сказано. Рад, что Ваша книга дошла до России.
Дукельского, в сущности, я видел и слушал (он все время читал нам свои стихи) в течение часа — это все знакомство. А о «передаче» — ведь это в шутку я сказал, неужели же Д<укельский> принял это всерьез?
Желаю Вам всего доброго.
Ваш Ю. Терапиано
А в 70 № «Н<ового> ж<урнала>» у М<оршена> очень хорошее стихотворение[376].
72
22. VI.64
Дорогой Владимир Федорович,
С удовольствием встречусь с Вами — наконец познакомимся «реально».
Известите меня, пожалуйста, когда приедете в Париж[377], письмом, т. к. «pneu»[378] в Gagny не ходят. Лучше всего в первый раз мне приехать к Вам в отель, т. к. мы не знаем друг друга в лицо.
Итак, до встречи.
Передайте, пожалуйста, мой привет Вашей супруге.
Ваш Ю. Терапиано
73
8. II.65
Дорогой Владимир Федорович,
Не имея от Вас известий после нашей парижской встречи[379], я, признаться, спрашивал себя: что могло быть не так? Почему после вполне дружественных бесед — полное молчание?
Правда, я сам должен был бы раньше написать Вам. Но припадок, случившийся на улице в день встречи с Вами, превратился в затяжное осложнение моей хронической болезни желчных путей (подходящая и необходимая болезнь для критика!), и я вожусь с ним по сей день. Только недавно мой врач нашел как будто бы правильный метод лечения.
А болезнь и загруженность работой в «Р<усской> м<ысли»> сводила на нет мои эпистолярные позывы.
Статья «В защиту Ходасевича» появилась в 1929 году, помнится[380]. Вырезка у меня до сих пор сохранилась, но на ней нет обозначения даты. Если найдете, не откажите тогда сообщить точную дату, т. к. я хочу в одной статье[381] сделать ссылку на Г. Иванова.
Вскоре выйдет небольшой сборник стихов Ирины Владимировны «Одиночество»[382] в одном американском издательстве, а затем — мой[383]. У меня («Паруса»), в сущности, не сборник, а брошюра: это стихи, написанные с августа 63 по август 64, в «Избранные стихотворения»[384] не попавшие, всего 32 страницы.
Спрашивается, зачем издавать такую тетрадку?
Но раз предложили издать, то, конечно, глупо было бы не воспользоваться. А о «Избранных стихах» получил известие, что в Москве их кое-кто прочел и кое-кто кое-что скопировал… — Какой эзоповский «штиль»! Это меня порадовало.
В общем, как говорили мне в «Объединенных писателях» и в «Доме книги», почти вся «Рифма» и почти все другие сборники стихов ушли «туда». Там есть интерес к стихам зарубежных поэтов, их провезти легче, и крамольного в них мало.
«Пипифакс»’ом здесь, в Париже называют туалетную бумагу. Кто пустил в обращение это слово — французы или русские — не знаю, хотя это и не так важно. Маяковский воспользовался им в своих стихах «Парижанка».
373
Марков сообщил Терапиано, что на июль 1964 г. они с женой Лидией Ивановной запланировали поездку в Европу.
377
Летом 1964 г. Марков с женой осуществил давно задуманное путешествие по Европе. 30 июня 1964 г. в письме к Г.П. Струве он подробно изложил маршрут: «Мы летим 6-го в понедельник вечером без пересадок прямо в Париж. Там пробудем 2 недели. Мой адрес там (на всякий случай): Hotel Roblin 6, Rue Chauveau-Lagarde, Paris 8. Из Парижа уедем числа 22-го (но можем и раньше) в Германию повидаться с Чижевским, Степуном и еще с нашими старыми друзьями, заедем, из сентиментальных соображений, в Регенсбург, где мы с Лид<ией> Ив<ановной> поженились, а оттуда почти на месяц в Италию. В конце августа будем дома» (Hoover. Gleb Struve Papers. Box 106. Folder 2). Двумя неделями позже, 11 июля 1964 г., Марков написал Струве о своих парижских встречах: «Виделся с Гингером и Прегель, был у Райса, в понедельник увижу Одоевцеву и Терапиано» (Там же). С Терапиано Марков встретился 22 июля 1964 г.
379
В библиотеке Маркова сохранилась книга Терапиано «Избранные стихи» (Вашингтон: Victor Kamkin, Inc., 1963) с надписью: «Дорогому Владимиру Федоровичу Маркову в память нашей парижской встречи, с сердечным приветом. Ю.Терапиано. 22.VI1.1964. Париж».
381
Вероятно, речь идет о готовящейся статье: Терапиано Ю. Об одной литературной войне // Мосты. 1966. № 12. С. 363–375.