– Господи! Я позабыл написать вам письмо и объяснить причину моего отсутствия. Прошу прощения, сэр!
– Ну вы и оригинал, молодой человек! – рассмеялся лорд Чейсли. – Вы и про помолвку свою забудете?
– Ни в коем случае! – запротестовал Кит.
– Чейсли! Неужели вы полагаете, что такое на самом деле возможно? – спросил другой джентльмен.
К добродушному подтруниванию присоединился третий. Видно было, что никто из них не подозревает – подшучивая над Эвелином, они обращаются к его брату Киту.
Когда двери закрылись, леди Денвилл восторженно воскликнула:
– Вот видишь, Кит! Я же говорила тебе, что все удастся! Ньюлин и сэр Джон Стритли знают тебя с братом еще с тех пор, как вы носили короткие штанишки, и то они не заподозрили, что разговаривают с тобой, а не с братом. Ты можешь быть совершенно спокоен: никто тебя не узнает.
– Что-то не дает мне сохранять хладнокровие, – ответил сын. – Признаться, я удивлен, что вы при посторонних назвали меня негодником. Вы, маменька, право слово, неисправимы в своем легкомыслии. Скажите, ради бога, что за простофилю вы поработили и сделали своим верным пажом?
Графиня разразилась игривым смехом.
– Не правда ли, этот бедняжка так смешон? Но будь с ним полюбезнее. Как-никак он поэт.
– Что ж, это все объясняет, – насмешливо заметил Кит. – А вы, полагаю, его муза?
– На данный момент – я, – признала графиня, – но это ненадолго. Думаю, очень скоро он по уши влюбится в какую-нибудь девчонку, причем наверняка выберет ту, которая ему уж никак не подходит… и напрочь забудет о моем существовании… С одной стороны, это станет огромнейшим облегчением, так как ужасно скучно быть обязанной каждый раз выслушивать стихотворения, пусть даже они написаны в твою честь, а с другой… Кит! Ты вряд ли способен меня понять, но… Мне сейчас уже сорок три года, а я в состоянии влюблять в себя глупых мальчишек. Как же это приятно!
– Маменька, не стоит произносить это вслух! Никто не поверит, что вам больше тридцати трех лет.
Слова сына были близки к истине, но леди Денвилл, немного поразмыслив, сказала:
– Оно-то так, но любой, у кого голова на плечах, сообразит, что я ни на день не могу быть моложе своих сорока трех лет, поскольку каждый член лондонского света осведомлен, что Эвелину уже стукнуло двадцать четыре года. Вот в чем загвоздка, но не будем о пустяках. Как ты съездил на Маунт-стрит? Я так разволновалась сегодня, что даже покинула званый ужин раньше обычного.
– Ясно… Признаться, меня поразило, когда я увидел столь роскошный портшез на нашей улице… еще до полуночи… Не подумал, что он может принадлежать вам, маменька.
– Никогда прежде я не уезжала домой так рано, особенно когда осталась в выигрыше, – простодушно заверила сына графиня.
– В выигрыше? Признаться, я все больше и больше теряюсь, маменька. А где же ваш самый верный и прекрасный cavaliere servente?[15] Как так получилось, что он позволил другому, вернее, четверым другим сопровождать вас домой? Только не говорите мне, что его страсть остыла.
Она, вновь мелодично рассмеявшись, сказала:
– Бедняжка Бонами! Как у тебя хватило душевной черствости предложить ему тащиться к нам с самой Альбемарл-стрит? Рискни он, и на полпути уже пал бы замертво, сраженный апоплексическим ударом. Что же касается его страсти, то у меня в душе зреют черные подозрения, будто моей более счастливой соперницей стала его кухарка. Весь вечер Бонами надоедал мне описанием того, как следует подавать к столу дикую утку под соусом пуаврад.[16] Ладно. Довольно с нас шуток. Как прошел вечер?
– Обед весьма неплох, а общество, скажу так… верх светскости… Не совсем в моем вкусе, пожалуй, но все состоялось на высшем уровне.
– Я предупреждала тебя, что они излишне старомодны, – сочувственно произнесла графиня.
– Вы, дражайшая маменька, не предупредили меня о том, что двое из гостей хорошо знают Эвелина.
– Ой! Кто там был, Кит?
– Мистер Чарльз Стейвли, который, судя по всему…
– А-а-а… – перебила сына мать. – Возможно, они и были представлены друг другу когда-то, однако тревожиться из-за этого не следует.
– Оно, быть может, и так, но, ежели Эвелин не вернется вовремя, чтобы спасти меня из лап мистера Лактона, плохи мои дела. Он что, считается близким приятелем брата?
– Молодой Лактон! Только не это! Не хочешь ли ты сказать, что и его пригласили на званый обед?
– В том-то и беда, маменька. Более того, судя по всему, между ним и Эвелином существует какое-то дельце, о котором я не имею не малейшего понятия. Не исключено, что вы, маменька, окажетесь более осведомлены, какое у мистера Лактона может быть к Эвелину дело.