Один за другим подошли отобранные Андраде носильщики — девять человек индейцев и метисов — и начали упаковывать провиант и снаряжение в прорезиненные мешки так, чтобы получились равные по весу ноши.
Провиант состоял, помимо нескольких банок консервов, из риса, кукурузной муки и муки хаба (хаба — бобовый злак, выращиваемый индейцами), мáчики (поджаренная ячменная мука тонкого помола), огромных количеств лука, а также свиного сала, масла, сахара, соли, хлеба и других продуктов. В таких походах удобнее всего готовить только утром и вечером, а во время марша мы собирались подкрепляться пиньолем (сладкий питательный напиток, получаемый разведением в воде смеси мачики и ячменного сахара), чифле (нарезанные тонкими ломтиками и поджаренные зеленые бананы), жареной кукурузой и фритадас (кусочки свинины, поджаренные в собственном жиру). Еще мы несли с собой солидный запас рома. «Немаловажная деталь», — подчеркнул Андраде и напомнил, что один немецкий исследователь, составляя список предметов, необходимых для походов в Андах, поставил ром на первое место.
Наши запасы были рассчитаны на месяц — правда, не на двенадцать человек: по прибытии к реке Сан-Хосе, на место, которое Андраде избрал в качестве исходной точки для наших вылазок, большинство носильщиков должны были отправиться назад в Пильяро, с тем чтобы осталось не больше двух-трех пеонов. Кроме того, часть провианта предполагалось оставлять в складах по пути к реке, чтобы можно было воспользоваться им на обратном пути.
Вопрос питания — один из самых сложных для путешествующих по Льянганати. В этом краю, не считая дичи, не найдешь ничего съедобного. Правда, оленей, горных тапиров и медведей сколько угодно, также и птиц, но, объяснил нам Андраде, для успешной охоты нужно потратить столько времени, что она себя совершенно не оправдывает.
Наконец все было уложено, и мы отметили несколькими стаканчиками вина последний день в цивилизованной обстановке. Дон Панчо согласился выпить вместе с нами и развлекал нас историями о многочисленных кладоискателях, которых он провожал в Льянганати и встречал потом опять в Пильяро.
— Правда, — уточнил он, — их не так-то легко было узнать, когда они возвращались. Уходили веселые, здоровые, одетые во все новенькое, а приходили в лохмотьях, унылые, худущие, обросшие… А некоторые и вовсе не вернулись…
Старик Кинтерос, спутник капитана Лоха, был одним из последних, кого схоронили в Льянганати. Он находился недалеко от реки Сан-Хосе вместе с одним помешанным пеоном. Когда провиант стал подходить к концу, пеон ушел, бросив Кинтероса на произвол судьбы. Старик попытался вернуться в одиночку, но обессилел от голода и лишений, свалился под деревом и уже больше не встал. Позже дʼОрсей нашел скелет старого кладоискателя.
— А удалось Кинтеросу хоть раз найти золото? — полюбопытствовал я.
— Да, — ответил Андраде. — Однажды он отправился в поход вместе с одним парнем по имени Элой Аро. И вот как-то раз, когда этот Аро взбирался вверх на высотку — тоже около Сан-Хосе, — он споткнулся, сильно ушибся и не мог сразу встать. Пока лежал и приходил в себя, стал ковырять пальцами мох на скале и увидел в камне желтую жилку, не толще конского волоса. Аро позвал Кинтероса; тот достал пузырек с какой-то жидкостью и помазал жилу. «Медь», — заключил он, но все-таки отколол киркой несколько камешков.
А позднее, в Амбато, Кинтерос отдал камни на исследование, и в них обнаружили золото. Тогда он решил вернуться туда, уже без Аро. Только он никак не мог найти то место, потому что вокруг проложил столько пика, что теперь не знал, по какому следовать (пика — прорубленный ножом проход в чаще). Пошел еще раз, вместе с Аро, но и тот не смог найти скалу.
Сколько историй про искателей кладов и золота кончаются таким образом!
— Да, — заметил дон Панчо, — насколько мне известно, никто из ходивших в Льянганати не нашел там себе богатства. В прошлом там, правда, добывали в разных местах серебро и медь, а во время освободительной войны жители Пильяро, говорят, помогали финансировать поход Симона Боливара[18] серебром из Льянганати. Но с тех пор уже ничего ценного обнаружить не удалось. Конечно, по-своему Льянганати — настоящая сокровищница для Пильяро. Здесь следовало бы поставить памятник Вальверде. Сколько денег оставили тут кладоискательские экспедиции, расплачиваясь с носильщиками и проводниками, закупая провиант и особенно рассчитываясь в кабачке за… гм… В общем, будем здоровы, господа!
На следующее утро в пять часов, наскоро позавтракав, мы выступили в Льянганати. Гюстав — верхом, остальные — на своих двоих. (Я почти всегда предпочитаю идти пешком: сколько бы я ни шел, никогда не испытываю таких неприятных ощущений, как если поеду после большого перерыва верхом.) Кое-кто из носильщиков привел ослов и водрузил свои ноши на них, чтобы не слишком утомляться поначалу. После Эль-Понго, перевала на горе Гуапа, который называют «Ворота в Льянганати», им все равно предстояло взвалить мешки на спины и отправить ослов домой: дальше начинается совершенно непроходимая для вьючных животных местность.
Дорога представляла собой сплошное скользкое, глиняное месиво. Мы двигались очень медленно, а упорно моросящий дождь явно не собирался останавливаться. Было пасмурно, уныло и холодно. Когда мы проходили мимо мазаных хижин пеонов, из них выходила жена какого-нибудь из наших носильщиков и подавала ему горячий суп. Глава семейства жадно глотал содержимое миски, а его супруга, окруженная детишками, лила в это время горькие слезы. Да и сами носильщики без особого энтузиазма шли в Льянганати. Изнурительный труд, тяжелые переходы, отвратительная погода и неудобный ночлег — вот что ждало их впереди, а то и что-нибудь еще похуже… Но не всегда выдается возможность зарабатывать по десять сукре в день на готовом питании, да еще получить в конце щедрое дополнительное вознаграждение, как это принято в этих краях.
Прощальные слова, которыми нас провожали местные жители, звучали не особенно ободряюще, подтверждая плохую славу Льянганати.
— Киерен морир? Устэдес ван а морир! — кричали нам… (Вы хотите умереть? Вы умрете!)
— Что они говорят? — спросил Гюстав слегка озабоченно. — Неужели и в самом деле думают, что мы погибнем?..
— Э! — ответил Андраде. — Просто здесь какие-то странные понятия о шутках.
— Вот уж что верно, то верно, — согласился Гюстав.
6
СВИНОВОДЫ И КЛАДОИСКАТЕЛИ
Мы медленно взбирались вверх по склонам Гуапы; дороги, поля, дома остались позади. Здесь росла только высокая, по колено, жесткая трава да кое-где торчали растения пуйя с копьевидными листьями и редкие кустики.
Погода прояснилась. Мы увидели вдали под собой, в зеленой плодородной долине, Пильяро; по ту сторону бурной реки Патате сквозь мглу можно было различить Амбато. Лишь вздымающиеся к самым небесам снежные вершины Чимборасо и Тунгурагуа продолжали кутаться в плотные белые облака. Прекрасная, величественная картина… Однако лирические излияния, которыми мы с Гюставом приветствовали чудесный вид, совершенно тонули в потоке брани: пеоны никак не могли поладить со своими несчастными ослами.
(Здесь уместно упомянуть, что ослы настолько привыкли к самым нехорошим и оскорбительным словам, какие только способен придумать пеон, что другими словами их и не «подбодришь». Не раз я пытался ободряюще гикать — впустую! Зато стоило мне извергнуть несколько звучных карахос, как осел тут же ускорял ход.
— Увы, это распространяется и на некоторых людей, — заметил Гюстав, когда я поделился с ним своими наблюдениями.
Возможно, он прав…)
К полудню мы достигли перевала Эль-Понго, устроили привал и перекусили. Пеоны освободили ослов от вьюков и взвалили тюки себе на спину. Снова пошел дождь, на перевале дул холодный ветер. Пытаться увидеть три вершины Серрос Льянганати было, разумеется, бесполезно: серая пелена дождя и низкие тучи закрыли вид на восток. Такая погода держится здесь большую часть года; путешественникам приходилось днями и неделями выжидать прояснения, чтобы хоть мельком увидеть с перевала горы Вальверде. Лишь однажды за все двенадцать предыдущих походов Андраде выдалась такая ясная погода, что он мог отчетливо различить знаменитые три вершины.
18