Древняя синагога, по-разному именуемая в честь Ездры, Илии, Иеремии или Моисея, расположена к югу от Каира, в части города, именуемой Фостат или Старый Каир, который в домусульманскую эпоху назывался Вавилоном. На территории египетского Вавилона находилась римская, а еще раньше, в VI в. до н. э., персидская крепость. В этом районе вырос значительный коптский и еврейский культурный центр. Синагога была поначалу христианской церковью, воздвигнутой в честь святого Михаила, которая затем перешла, по некоторым источникам, к иудеям в период непродолжительной повторной персидской оккупации в 616 г. н. э. В летописи отмечена ее продажа иудеям в 882 г. н. э., после арабского завоевания. После этого в генизу синагоги стали поступать самые разнообразные тексты.
Первым путешественником нового времени, по-видимому знавшим о генизе, был двоюродный прадед Генриха Гейне — Симон ван Гельдерн, который посетил ее в середине XVIII столетия и сделал в своем дневнике запись о вероятности захоронения в ней ценных рукописей. Почти столетие спустя генизу посетил Иаков Сафир, исследователь древнееврейской культуры, известный своими полевыми изысканиями в Йемене. Ему пришлось пуститься на уговоры, чтобы получить разрешение взглянуть на нее. Презрев увещевания синагогального служки насчет "змей и драконов", таящихся во мраке закрытого помещения, он бросил вызов нильским чудовищам и два дня провозился среди обломков и мусора, пока вдоволь не наглотался пыли и грязи. Он не обнаружил ничего стоящего, но отметил в своем путевом дневнике: "Кто знает, что все-таки может быть сокрыто там, внизу?"
Примерно в это же время на Ближний Восток прибыл еврей из России, ярый приверженец секты караимов, по имени Авраам Фиркович. Он принадлежал к числу наиболее эксцентричных охотников за рукописями в XIX в. Это благодаря ему ленинградская Публичная библиотека [37]обладает теперь одним из богатейших собраний древнееврейских рукописей во всем мире. Фирковича характеризовали как поразительное сочетание мошенника, ученого и фанатика. Его исследования и приобретения были продиктованы в первую очередь желанием доказать царскому правительству России, что караимы осели в Крыму еще с дохристианских времен и поэтому были непричастны, в отличие от раввинских евреев, как к распятию Христа, так и к созданию ненавистного Талмуда. Несмотря на то что хронологически подобные притязания были весьма сомнительны, усилия Фирковича увенчались успехом. Русское императорское правительство отменило в отношении караимов дискриминационные меры, направленные против евреев. Но для того чтобы подкрепить свои идеи доказательствами, Фирковичу пришлось прибегнуть к фальсификации документов. Он зашел так далеко, что удревнял даты надписей на надгробиях караимских кладбищ в Крыму. Естественно, когда стало известно о подобной практике, то многие из рукописей Фирковича стали вызывать подозрение. По сей день среди специалистов существуют разногласия по поводу того, какие из рукописей подлинные, а какие — подделки. Подобно Симониду, он был фальсификатором, но как будто бы не руководствовался в первую очередь материальными соображениями. Он безжалостно опустошал синагоги и генизы, включая некоторые из тех, что находились в Крыму и Бухаре, но он был, вероятно, в числе первых людей, проникшихся сознанием огромной ценности этих хранилищ. Поскольку Фиркович действовал тайно, никто не был осведомлен наверняка об источниках его поступлений. Более того, представляется сомнительным, был ли он сам когда-нибудь в каирской генизе, откуда, по предположениям, поступили в ленинградскую коллекцию наиболее ценные фрагменты.
В 1888 г. Элкан Натан Адлер, брат английского верховного раввина, впервые посетил синагогу в Старом Каире, но не смог увидеть генизу. Ему сообщили, что ее книги уже захоронены на кладбище. Когда в 1890 г. синагога была заново отделана, о существовании генизы стало известно более широко, и сторожа синагоги начали осознавать склонность каирских торговцев к приобретению этого "мусора веков", за который иноземные чудаки были готовы платить значительные суммы. Вот таким-то образом в течение нескольких лет масса бумажных клочков из генизы просочилась в частные коллекции и в библиотеки Запада — Бодлеанскую, Британский музей, библиотеки Франкфурта, Берлина, Филадельфии, Будапешта и многие другие. В течение определенного времени можно было лишь строить догадки по поводу источника всех этих сокровищ. Но слухи привели в Каир таких страстных коллекционеров и покупателей, как Сейс, Грен-вил Честер и русский архимандрит Антонин. В 1896 г. Э. Н. Адлер вновь посетил каирскую синагогу, и ему было позволено провести три или четыре часа в самой генизе и захватить с собой все, что он смог унести в старом футляре Торы (то есть в чехле для свитков Пятикнижия, используемых в иудейском богослужении), который он позаимствовал специально с этой целью. А. Льюис и М. Гибсон прибыли в Египет в том же году.
В зиму 1895/96 г. две предприимчивые дамы-ориенталистки решили было бросить вызов зябкому английскому климату и остаться дома, в Кембридже. Они уже предвкушали месяцы плодотворной работы над палестинско-сирийскими текстами, ранее сфотографированными ими в Синае. Как раз в разгар этой работы из Египта по "археологическому телеграфу" к ним пришла информация о том, что "там, возможно, и удастся что-нибудь найти". И вот в начале 1896 г. они были снова на Ближнем Востоке в погоне за рукописями, решив добавить к своим египетским исследованиям еще и визит в Иерусалим. Эта поездка, как позднее писала А. Льюис, была единственной, "предпринятой без желания; и все же она оказалась не последней по своей плодотворности".
Пребывание А. Льюис и М. Гибсон в Каире было прервано из-за вспышки эпидемии и опасения, что им придется подчиниться унизительным условиям карантина. Им, впрочем, удалось приобрести там несколько обрывков рукописей. Добравшись до Иерусалима, они купили большой древнееврейский текст Пятикнижия, и, когда пересекали равнину Шарона близ побережья, один торговец предложил им целую связку разрозненных обрывков рукописей, большинство из которых было написано на древнееврейском языке. Собираясь уже сесть в Яффе на корабль, они столкнулись в таможне с непредвиденными осложнениями в связи с эмбарго на вывоз палестинских древностей, особенно книг. Обрывки древнееврейских текстов в первую очередь привлекли к себе внимание чиновников. На выручку дамам пришел их проводник Иосиф, местный житель, который знал, что Библия и Коран не подпадают ни под одну из статей ограничительного законодательства как молитвенные книги личного пользования. Исполненный негодования, он воскликнул, указывая на тщательно исследуемые листки: "Разве вы не видите, что они на древнееврейском? Дамы произносят свои молитвы на древнееврейском языке. Вы что же, хотите лишить их возможности произносить молитвы?" Этим было одновременно спасено и положение, в котором оказались шотландско-пресвитерианские дамы, и интересы науки. Им было позволено выехать со своими рукописями, и в мае они добрались до Англии. Вскоре после возвращения они привели в порядок и систематизировали свои многочисленные приобретения. Те обрывки текстов на древнееврейском языке, которые сестры не могли отнести к Ветхому Завету, они откладывали в сторону, полагая, что тексты эти, возможно, относятся к Талмуду или представляют собой частные еврейские документы. Они решили передать их для дальнейшего изучения своему другу, видному гебраисту Соломону Шехтеру.
Шехтер, читавший курс по Талмуду и заведовавший собранием древнееврейских рукописей при Кембриджском университете, вырос в одном из восточноевропейских гетто. До двадцати с лишним лет он не имел никакого светского образования. Наконец, уже будучи слушателем университетов Вены и Берлина, он впервые столкнулся с западной наукой, но в отличие от большинства одаренных евреев своего времени не оставил своих прежних убеждений и не проникся взамен типичным образом мыслей западной интеллигенции.